Петрикор

Но единственная, самая настоящая реальность проявлялась в этих фотографиях, особенно в одной, где они были вдвоем и смотрели друг на друга. Эту фотографию сделал на фотоаппарат Элен официант, когда после экскурсии в музей Орсе она решила, что Станислав непременно должен попробовать луковый суп. Именно эта фотография подтверждала, что все его воспоминания были реальностью и он не сошел с ума и ничего не выдумал. Эти двенадцать фотографий являлись его главной личной реликвией. И неопровержимым доказательством существования счастья в суровом окружающем мире.

Первую фотографию от Элен он получил на Новый год, после расставания в парижском аэропорту Орли. Элен до последнего не уходила из зала ожидания. Станислав не мог оторвать взгляда от ее глаз: долго изучал, словно хотел насмотреться впрок.

Двенадцать стало его любимым числом. Ведь тринадцати не будет никогда!

Последняя фотография была отправлена ему 9 сентября 2001 года. Местом ее отправки в первый и последний раз стал не Париж, а Нью-Йорк. Девятого сентября Элен прилетела в рабочую командировку «на крышу мира», а 11 сентября, ровно в половине девятого, она была на деловом завтраке в ресторане Северной башни Всемирного торгового центра.

Через пятнадцать минут «Боинг-767» врезался в небоскреб. Удар самолета пришелся на стены между девяносто третьим и девяносто девятым этажами. Столб пламени получился таким мощным, что, когда огонь устремился вниз по шахтам лифта, сгорели даже люди в фойе здания. А ровно в 10 часов 29 минут Северная башня рухнула.

Станислав хотел верить в лучшее: в то, что Элен погибла мгновенно.

Да – иногда лучшее выглядит именно так…

От мыслей его отвлек звук фортепиано. Он даже не сразу понял, что музыка доносилась из гостиной. Это играла Вера. Играла впервые за долгое время «Лунный свет» Дебюсси. Она играла немного неуверенно, как-то робко, но искренне. Станислав убрал «Айпад» в стол и вышел из кабинета.

Вера смотрела на него и улыбалась.

– Я пирог купила, лимонный, твой любимый. Пойдем чай пить? Небось проголодался тут один?

Лестница в небо

Денис с трудом поднимался по лестнице. Ноги гудели. Они втроем накрывали свадьбу сегодня, а потом без остановки бегали между столами. Гости постоянно требовали чего-то дополнительно, и нужно было вертеться. Не хотелось недовольных гримас и скандалов. В ресторане «Джакомо», куда Денис устроился работать еще в апреле, проходило много событий и свадеб в летние месяцы, так что лишний молодой человек со знанием английского не помешает, решила управляющая.

После перестройки один преуспевающий строитель отреставрировал усадьбу и подарил ее городу. Думал, что там музей организуют или что-то вокруг этого. Администрация города, вернее, ее глава, конечно, не растерялся – и продал усадьбу инвестору. А тот не нашел ничего более выгодного для себя, чем открыть в ней ресторан. Намерения были серьезными – с авторской итальянской кухней и интерьером в дворцовом стиле. Для этих целей пригласили шеф-повара из Тосканы, итальянца Умберто Тициано. Несколько лет он прожил в Царском Селе. Часто его можно было встретить на местном рынке в Пушкине. Он сам выбирал овощи и фрукты, пробовал, торговался с азартом и темпераментом, привычным для итальянцев. На рынке в Пушкине свои традиции, вернее, их там нет. Люди приходят купить продукты и пытаются делать это как можно быстрее, без удовольствия, а скорее, по необходимости. Летом Умберто ходил в белоснежной рубашке и льняных брюках, коричневых мокасинах на голую ногу. Элегантный мужчина на рынке в Царском селе подобен экспонату музея. Так на него и смотрели.

При словах «Buongiorno, signora» продавщицы расплывались в улыбке и предлагали попробовать все что угодно.

– Grazie, grazie, – говорил Умберто и совершал легкий поклон.

Владелец не терял надежды два года, а потом плюнул на все и передал ресторан в управление опытному менеджеру.

Гонорар Умберто никак не соотносился с посещаемостью заведения, и шеф-повар вернулся в солнечную Тоскану. Меню упростилось, цены снизились, и людей стало значительно больше.

Чувство усталости откликалось тянущей болью в мышцах, но спать, напротив, совсем не хотелось. Денис открыл дверь и прямо в кроссовках улегся на диван в гостиной. Включил музыку. Мама была на дежурстве в больнице, и можно было сделать звук погромче, как он любил. Вибрирующий голос, переходящий в фальцет, разрушил тишину. Последние несколько дней он слушал Radiohead[27]. Ему нравилась манера исполнения Тома Йорка, его спокойное и в то же время нервное пение, а еще как он, словно индийская девушка в танце, покачивает из стороны в сторону головой.