Петрикор

Моему детству и странной эпохе советского времени, призрачного счастья и моего незнания посвящается…

Я прослушала уже третью медитацию за день, специально подготовленную для меня профессиональным психологом. Ну а как иначе. Просто психолог здесь не подходит, нужна многомерность. Когда культуры, эпохи, религии и весь этот трансцендентный замес становятся единой субстанцией, единой формой проявления мыслей. И чем больше я слушаю эти чертовы медитации, тем больше у меня вопросов к себе и другим. Раньше были еще претензии – особенно к родителям, с извечным недолюбили, недоласкали, недосказали теплых слов, но постепенно они сначала отошли на задний план, а потом исчезли, подарив взамен чувство благодарности. Вот так неожиданно.

Приставку «недо» легче произнести и принять, чем перевести в положительную степень «да». Потому что «да» – это всегда действие. А действие равно ответственности. Раньше еще был поиск совершенства, который закрывал меня в комнате страхов с возможным финалом не достичь этого самого идеала… Но вот постепенно страх уступает место принятию.

Зачем я слушаю эти медитации, придуманные лично для меня?

Я пытаюсь поверить в то, что я есть, и ощутить это всей своей сущностью. Именно я. И что я имею право быть собой! Вы слышите, быть собой! Несовершенной, неидеальной. И перестать себя за это корить. Психолог очень старалась. Она мне даже сказала:

– Почту за честь вытащить тебя.

Куда же я себя так загнала, что теперь приходится вытаскивать?

Если жизнь – это поле ромашек, я хотела бы стать цветком орхидеи. Прекрасным, белым и чистым. Надеваю наушники и слышу слова, ее вкрадчивый голос. Впрочем, здесь есть негативная коннотация, а голос у нее просто тихий и нежный.

Мне вспомнился эпизод из детства. Вот они, первые ассоциации, первые якоря, которые потом так отчаянно пытаются вытащить из нас дипломированные психологи. Итак, детский сад. Одни дети выступают на праздниках, им шьют яркие костюмы, а другие перебиваются в массовке или тихонько сидят в сторонке, на краю стульчика. Их все время просят не мешать и вовремя хлопать.

И потом тебе сколько угодно могут объяснять, что все в нашей голове, что каждый может и имеет право на свою индивидуальность, что все зависит от нас самих… Теперь я это понимаю, и мне так хочется вытравить из себя ту обиженную девочку на запасном стульчике.

– Вдох… выдох! – говорит психолог.

У нее действительно довольно приятный голос. Я закрываю глаза и представляю, как парю над горами – свободно, как птица. Это моя медитация принятия себя, медитация новой себя, медитация благодарности.

– Вдох… выдох!

Я уже почти признаю свою уникальность. Еще немного…

ПЕРВЫЙ КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС

Все чаще возвращаюсь к детству. Хочется пережить моменты, события, дни, ощутить то счастье, которого я не понимала, заглянуть в него – откуда я? И принять то, что кажется мне единственно важным. Казавшееся болезненным становится теплым и настоящим, частью меня.

До девятнадцати лет я жила на юго-западе в новостройке на улице Тамбасова. Настоящий Петербург был далеко, он казался мне чужим и неизведанным. Первое знакомство с городом состоялось на Невском проспекте. Мне только исполнилось семь.

Как раз тогда я пошла в школу и на десять лет попала в одно из самых сложных испытаний в жизни. Я долго – мучительно долго – привыкала к странному состоянию: чувствовать себя чужой и в то же время быть частью группы. Но сейчас не об этом.

Папа в то время работал архитектором в «Ленпроекте», а мама инженером-программистом на заводе. Машины в семье не было. Сейчас это кажется невозможным и каким-то нереалистичным, мы плотно застряли в нескончаемых пробках и даже успели к ним привыкнуть. А в восьмидесятых все как-то обходились без авто – пользовались общественным транспортом или своими двумя. Других вариантов просто не оставалось.

На владельцев автомобилей тогда смотрели как на пришельцев с других планет. Так оно и было. В автобусе или метро проходила целая жизнь – знакомства, расставания, чтение книг. Тогда в метро читали даже стоя!

Улица Тамбасова представляла собой ровные линии девятиэтажных домов, прозванных в народе «кораблями». Летом их красили в разные цвета, отчего в квартире нестерпимо пахло краской. В каждом доме имелось по десять подъездов, и в каждом стоял характерный запах, исходящий из канализации. Во всех подъездах жило хотя бы по одному алкоголику, и все они с завидным постоянством собирались на детских площадках.

Почему на детских площадках? Может быть, им тоже неосознанно хотелось вернуться в детство? Не знаю. Помню только, что ряды их то пополнялись новенькими, то редели, и те, кто однажды из них уходил, часто не возвращались никогда.

Я не раз наблюдала, как всего за несколько лет вполне себе приличный, ничем не примечательный человек мог кардинально измениться и оказаться в этой компании алкашей, внезапно превратившись в одного из них.