Петрикор

Папа посадил меня на плечи. Такое бывало нечасто, и может быть, поэтому все запомнилось мне так отчетливо.

– Вот, смотри: это Невский проспект. Сейчас кое-что покажу.

Я сидела на папиных плечах и важно смотрела по сторонам. Мы шли по правой стороне и скоро очутились у здания, похожего на дворец. Впрочем, все здания на Невском казались мне очень красивыми – так что на время я даже забыла об улице Тамбасова.

Папа спустил меня с плеч и открыл дверь. Мы вошли в просторное помещение, освещенное большими хрустальными люстрами, разделись в гардеробе и прошли в зал. Одна из официанток в белом фартуке заботливо указала нам на свободный столик.

Стены, помню, были глубокого зеленого цвета, а большие хрустальные люстры с множеством подвесок бросали на них свои блики.

– Это самое знаменитое в Ленинграде кафе, – сказал папа. – Знаешь, как называется? «Лягушатник». Ну что, съедим мороженое? Правда, на улице холодно… Но мы никому не скажем.

– Не скажем… – повторила я, словно во сне.

Хотя кому мы могли о таком рассказать? Мама всегда воспринимала любую новость с завидным спокойствием. Чему я так и не смогла научиться.

Внезапно я услышала звуки незнакомой речи и подняла голову. Рядом с нами стояли двое: мужчина в узких брюках и клетчатом пиджаке, с накинутым сверху широким мохеровым шарфом, и женщина с небрежной стрижкой, в коротком платье красного цвета. Только когда мужчина подошел к отцу и протянул руку, я осознала, что они обращаются к нам. Папа тоже протянул руку, но в воздухе повисла пауза.

Женщина в красном платье рассмеялась:

– У вас чудесная дочка. А это – профессор из Лондона, не пугайтесь…

Помню, смотрела на них как на людей из другого мира. Еще помню, что мне захотелось говорить и выглядеть как они. И почему-то вдруг стало грустно.

Так состоялся мой первый когнитивный диссонанс. Слишком уж много впечатлений за один день!

ПОКОЛЕНИЕ ДВОРНИКОВ

Учить стихи наизусть – полезно. Во всяком случае, так говорят. Нас учат этому в школе и дома. Родители ужасно гордятся, когда на каком-нибудь дне рождения или просто на вечеринке, их чадо начинает громко и с выражением декламировать стихотворение. И даже если без всякого выражения, лишь бы оттарабанить, они все равно гордятся. Словно заученные наизусть строки делают ребенка более достойным похвалы и одобрения чужих людей – тех, что со стороны.

В моем детстве дети часто читали стихи в общественном транспорте, где мы проводили так много времени и где все чувствовали себя как в известной песне: «связанными одной целью». Детей за стихи поощряли: протягивали конфету – душистые барбариски с прилипшей оберткой или лимончики – круглые, в желтых фантиках. Кисло-сладкие барбариски и лимончики царапали язык и прилипали к зубам. Были еще шоколадные конфеты «Белочка» – уже настоящий деликатес по тем временам!

Пожилые люди носили конфеты в карманах, чтобы в нужный момент протянуть как раз таким активным детям вроде меня.

– Ну, давай, почитай стишок!

– Не буду.

– Давай… – умоляюще просит родитель.

И тут, словно настоящий артист, ребенок начинал рассказывать стишок: Агнии Барто, Самуила Маршака или самого Александра Сергеевича («У Лукоморья дуб зеленый» – ну, например).

Кстати, меня можно было не просить: сама начинала громко декламировать «Мойдодыра», а потом все, что знала наизусть.

Конфетки мне, конечно, тоже протягивали, но я их боялась есть. Возможно потому, что дедушка однажды предупредил: они могут быть отравлены. Поэтому я брала конфету и зажимала ее в руке – так, что та начинала таять, – а потом выкидывала. Мне очень хотелось съесть ее, но было страшно. Впрочем, такая осторожность длилась лет до десяти, а потом прошла.

Часто в более взрослом возрасте мы тоже учим стихи, чтобы улучшить память – вернее, сохранить ее. Специалисты советуют учить поэтические строки наизусть, чтобы уменьшить начинающееся состояние деменции – проще говоря, отсрочить ухудшение памяти. А такое часто случается, скажем, после сорока. Говоришь о чем-то – и вдруг понимаешь, что потерял нить и не можешь подобрать подходящее слово. Это в лучшем случае. А в худшем – полностью теряешь сюжетную линию. Иногда – совершенно безвозвратно.

А в школе, в старших классах, я учила стихи наизусть, потому что любила поэзию. Сказывались бунтарские настроения, отрицание любой системы и переоценка собственных способностей и талантов. Именно в возрасте шестнадцати-семнадцати лет я полюбила отечественный рок и стихи. Учила наизусть Мандельштама, Ахматову и Гребенщикова. Он в те годы стал глотком свободы и показателем – мой человек рядом или нет.

В школе «моих» оказалось мало. Гребенщикова почти никто не слушал, а так хотелось растрясти общество поклонников группы «Мираж». Нет, ничего не имею против этой группы. Сейчас даже ностальгия появилась по той ритмичной танцевальной музыке.