Петрикор

В студенческие годы я не могла представить себя без включенного радио, даже когда готовилась к экзаменам. Только-только появились новые радиостанции с летящими западными хитами. Первый плеер-кассетник: идешь в наушниках, с гордо поднятой головой. Кажется, что всё впереди, идешь и мечтаешь о разном.

Часто, слушая какую-то мелодию из прошлого, я ловлю себя на неожиданных воспоминаниях и эмоциях, связанных именно с этой музыкой. Сразу приходит в голову первый робкий медленный танец на школьной дискотеке. Или первая студенческая пьянка – с отрывом до потери сознания, в прямом и переносном смыслах. Сидишь расслабленно на полу с сигаретой, с закрытыми глазами, а в пространстве – ночные всадники The Doors. «Как же это круто!» – думаешь. И так хорошо.

Та самая первая свобода, которая заканчивается головной болью, отходняком на следующий день и пропущенными парами в универе.

А затем свобода совсем иного свойства: первая поездка в Италию, в Рим, где я, очумевшая от красоты, опустилась на ступеньки Испанской лестницы на холме Пинчо, в самом центре великого города. Ноги гудели страшно, а еще новые туфли натерли мозоли. Парень с длинными волосами в широкой шляпе играл на гитаре и пел песни Челентано. Вокруг собирались люди, подпевали, смеялись. Хотелось замедлить время и навсегда запомнить этот теплый итальянский вечер.

Таких моментов много – у каждого они свои, особенные. Время несет нас вперед, и все меняется так стремительно, что мы сами не всегда улавливаем эти изменения. Их удается увидеть, только если пытаешься заглянуть в прошлое. Открываешь, например, старый кожаный альбом… и видишь себя совершенно другой! Со смешной прямой челкой и румяным довольным лицом, которое кажется теперь невозможно толстым. Какой я была тогда? Отмечаешь в себе – не без удовольствия, конечно, – перемены к лучшему. Или произносишь с сожалением: «Эх, что за время!» И, погрустневшая, кладешь альбом на прежнее место.

Лента «Фейсбука»[52] или шпалерная нарезка «Инстаграма»[53] показывают нам настоящее и прошлое – в тесной взаимосвязи, без видимых переходов, да еще и с комментариями. Такая вот летопись собственной жизни с неожиданно прорывающимися на волю показными сентиментальными нотками.

Мама собирала пластинки, сколько себя помню. В советское время это было не так уж и просто. Если классику еще можно было приобрести в центральном магазине грампластинок на Невском проспекте, то современные западные хиты были чем-то за гранью.

Пластинки ровным рядом стояли друг за другом в серванте – Моцарт, Рахманинов, Элла Фицджеральд… и даже «Битлз». С той пластинкой произошла какая-то особая история. Ее привез мамин друг из-за границы. Потом, когда мне исполнилось одиннадцать лет, в доме появился магнитофон с бобинами – такими круглыми, с лентами, как кинопленка, про которые уже никто и не помнит. Но мама все равно продолжала пополнять коллекцию винила.

Сейчас, чтобы послушать музыку, надо всего лишь включить смартфон или составить плейлист на любой случай из сотни тысяч мелодий. Ничего подобного раньше не существовало. Чтобы получить желаемые записи, люди ездили друг к другу в гости и переписывали их. Целая культура перезаписи! Нужно было иметь очень серьезное намерение: чтобы тащить тяжелый бобинник через весь город, а потом еще несколько часов потратить на запись. Но результат того стоил! Ты становился обладателем модных западных хитов и словно приобщался к другой жизни, не имевшей, как тогда казалось, ничего общего с унылой советской действительностью.

В то время радио имелось в каждом доме. Обычно оно располагалось на кухне, с одной единственной вещательной волной. Утром по нему отвратительный мужской голос проводил зарядку (ну и так дальше – по расписанию).

А вот по субботам, вечером, все меломаны накрепко приковывались к радиоприемнику, когда начиналась передача «Ваш магнитофон». Именно благодаря той передаче у нас дома появились записи «Аббы», а еще – популярных в то время групп «Баккара» и «Бони Эм».

Папа любил работать и слушать музыку. Его привычка передалась и мне. Помню его сутулую фигуру, склонившуюся над кульманом. Коробка с остро заточенными карандашами стояла на столе. Рядом – пепельница, до краев полная окурков. Он всегда много курил, но делал это как-то удивительно красиво.

Через несколько дней после того, как мы записали бобину с песнями «Бони Эм», наш шестой «Б» посадили на карантин. Кажется, что-то вроде свинки или кори, сейчас уже точно и не скажу. Помню, погода стояла мрачная: бесконечные сумерки, без проблесков солнца. Типичный безрадостный ноябрь, отвратительное время для жителей Северной Пальмиры, которая в то время называлась Ленинградом.