Пианист

Запряжённые лошадьми трамваи-конки, известные в народе под названием «конхеллерки», пробирались по запруженным улицам с цоканьем и звоном колокольчиков, лошади и оглобли разделяли толпу, как лодка разделяет воду. Название произошло от владельцев трамвайной сети Кона и Хеллера, двух еврейских магнатов, которые находились на службе гестапо и тем самым обеспечили себе процветающую торговлю. Тарифы были довольно высокими, поэтому на этих трамваях ездили только богатые, приезжая в центр гетто только по делам. Выйдя на трамвайной остановке, они старались как можно быстрее пробраться по улицам до магазина или конторы, где у них была назначена встреча, и немедленно снова сесть в трамвай, чтобы поскорее покинуть этот ужасный квартал.

Но даже добраться от остановки до ближайшей лавки было нелегко. Десятки нищих выжидали этого краткого мига встречи с состоятельным гражданином и принимались донимать его – тянули за одежду, преграждали путь, умоляли, рыдали, кричали, угрожали. Однако было бы полным безумием ощутить сочувствие и подать нищему хоть что-нибудь – тогда крик превращался в вой. Этот сигнал созывал всё больше убогих фигур, стекавшихся со всех сторон, и добрый самаритянин обнаруживал, что он осаждён, взят в кольцо из оборванных привидений, брызжущих на него туберкулёзной слюной, детей с гноящимися язвами, которых выталкивали прямо перед ним, жестикулирующих обрубков рук, ослепших глаз, беззубых зловонных ртов – и всё это умоляло о милосердии прямо сейчас, в последний миг их жизни, словно лишь немедленная помощь могла отсрочить их конец.

Чтобы попасть в центр гетто, надо было пройти по Кармелицкой улице – единственной, которая вела туда. На этой улице было попросту невозможно не задевать других прохожих. Плотная человеческая масса не шла, а толкалась и пропихивалась вперёд, закручиваясь в водовороты перед прилавками и нишами подъездов. Повсюду разносился пронизывающий запах разложения от затхлого постельного белья, старого масла и гниющего на улицах мусора. При малейшей провокации толпу охватывала паника, люди метались с одной стороны улицы на другую, задыхаясь, давя друг друга, крича и изрыгая проклятия. Кармелицкая улица была особенно опасным местом: несколько раз в день по ней проезжали тюремные автомобили. Они везли заключённых, невидимых за серыми стальными бортами и маленькими непрозрачными окошками, из тюрьмы Павяк в здание гестапо на аллее Шуха, а на обратном пути привозили назад то, что от них оставалось после допроса: окровавленные ошмётки человека с переломанными костями и отбитыми почками, с вырванными ногтями. Сопровождение таких автомобилей никого к ним не подпускало, хотя сами они были защищены бронёй. Когда они поворачивали на Кармелицкую улицу, настолько людную, что при всём желании отойти в подъезды было невозможно, гестаповцы выскакивали и принимались избивать всех без разбора дубинками. Это было бы не слишком опасно, если бы речь шла про обычные резиновые дубинки, но те, которыми пользовались гестаповцы, были усажены гвоздями и бритвенными лезвиями.