Пианист

Параллельно с политическими новостями, которые день ото дня становились лучше, усилили свою активность и подпольные организации гетто. Моя группа не осталась в стороне. Майорек, ежедневно доставлявший нам из города мешки картофеля, контрабандой проносил под клубнями боеприпасы. Мы делили их между собой и приносили в гетто, спрятав в штанинах. Рискованное занятие, и однажды оно едва не закончилось трагически для всех нас.

Майорек, как обычно, принёс мешки ко мне на склад. Я должен был опустошить их, спрятать боеприпасы и вечером разделить их между моими товарищами. Но не успел Майорек опустить на пол мешки и покинуть склад, как дверь резко распахнулась и ворвался унтер-штурмфюрер Юнг. Он огляделся, заметил мешки и направился к ним. Я почувствовал, что у меня подгибаются ноги. Если он проверит их содержимое, нам конец, и я первым получу пулю в лоб. Юнг остановился перед мешками и попытался развязать один из них. Но бечевка запуталась, и снять её было сложно. Эсэсовец нетерпеливо выругался и взглянул на меня.

– Развяжи! – гаркнул он.

Я подошёл, пытаясь успокоиться. Нарочито медленно я распутал узел, изображая полную безмятежность. Немец наблюдал за мной, уперев руки в бока.

– Что в мешке? – спросил он.

– Картошка. Нам разрешено каждый день приносить немного картошки в гетто.

Теперь мешок был открыт. Поступил следующий приказ:

– Достань и покажи мне.

Я запустил руку в мешок. Картошки не было. Так получилось, что сегодня Майорек купил немного толокна и бобов вместо части картофеля. Они лежали сверху, а картофель под ними. Я показал горсть вполне обыкновенных продолговатых жёлтых бобов.

– Это, что ли, картошка? – Юнг саркастически хмыкнул и приказал: – Смотри дальше!

На этот раз я вытащил горсть толокна. Теперь немец в любой момент мог избить меня за обман. На самом деле, я надеялся, что он так и поступит, – это могло отвлечь его от остального содержимого мешка. Но он даже не дал мне пощёчину. Он развернулся на каблуках и ушёл. Но вскоре ворвался снова, как будто надеясь застать меня ещё за каким-нибудь преступлением. Я стоял посреди склада, пытаясь прийти в себя от испуга. Мне нужно было собраться. Только когда я услышал, как шаги Юнга становятся всё тише по мере того, как он удалялся по коридору, и наконец смолкают совсем, я поспешно опустошил мешки и спрятал боеприпасы под грудой извести, сваленной в одном из углов склада. Вечером, подходя к стене гетто, мы перебросили через неё новый груз патронов и ручных гранат, как всегда. Пронесло!

14 января – это была пятница – немцы, разъярённые поражениями на фронте и явной радостью поляков по этому поводу, снова начали облавы. На этот раз они прокатились по всей Варшаве. Облавы шли три дня без перерыва. Каждый день, уходя на работу и возвращаясь, мы видели, как людей преследуют и хватают на улицах. Колонны полицейских фургонов, нагруженные пленниками, отправлялись в сторону тюрьмы и возвращались пустыми, готовые принимать новые толпы будущих узников концлагерей. Некоторые арийцы искали убежища в гетто. Те трудные дни были отмечены ещё одним парадоксом периода оккупации: нарукавная повязка со звездой Давида, когда-то бывшая самым угрожающим символом, в один день стала защитой, формой страховки, потому что евреи уже не были главной добычей.

Но через два дня пришёл и наш черёд. В понедельник утром, выходя из здания, я нашёл на улице не всю нашу группу, а лишь нескольких рабочих, которых, видимо, сочли необходимыми. Я как «управляющий складом» попал в их число. Под охраной двух полицейских мы двинулись к воротам гетто. Обычно их охраняли только сотрудники еврейской полиции, но сегодня целый отряд немецкой полиции тщательно проверял документы у всех, кто выходил из гетто на работу. По тротуару бежал мальчик лет десяти. Он был очень бледен и так испуган, что забыл снять шапку перед немецким полицейским, шедшим навстречу. Немец остановился, без единого слова вытащил револьвер, приставил его к виску мальчика и выстрелил. Мальчик упал, взмахнув руками, застыл и умер. Полицейский спокойно вернул револьвер в кобуру и продолжил путь. Я взглянул на него – у него был не самый зверский вид, он не казался разозлённым. Это был нормальный благодушный человек, который выполнил одну из своих мелких повседневных обязанностей и немедленно выбросил её из головы, потому что его ждали другие, более серьёзные дела.

Наша группа уже была на арийской стороне, когда позади нас послышались выстрелы. Они раздавались от других групп еврейских рабочих, окружённых в гетто и впервые отвечавших встречным огнём на террор немцев.