Пианист

Мы продолжали путь на работу в подавленном настроении, всё задаваясь вопросом, что теперь будет в гетто. Не было сомнений, что началась новая фаза его ликвидации. Рядом со мной шагал маленький Пружаньский, тревожась о родителях, оставшихся в нашей комнате, и размышляя, сумеют ли они вовремя где-нибудь спрятаться, чтобы избежать переселения. У меня были свои заботы, очень своеобразные: я оставил в комнате на столе вечное перо и часы – всё, чем я владел в этом мире. Если мне удастся бежать, я планировал обратить их в наличность и прожить на эти деньги несколько дней, пока не найду убежище с помощью моих друзей.

В тот вечер мы в гетто не вернулись – нас временно расквартировали на улице Нарбута. Лишь позже мы выяснили, что произошло внутри стен, где люди защищались изо всех сил, прежде чем отправиться навстречу смерти. Они прятались в заранее подготовленных убежищах, а женщины поливали ступени водой, чтобы она замёрзла и немцам стало бы труднее попасть на верхние этажи. Некоторые дома были попросту забаррикадированы, и жители вели перестрелку с эсэсовцами, твёрдо решив, что лучше умереть в бою, с оружием в руках, чем задыхаться в газовой камере. Немцы вывели из еврейской больницы пациентов прямо в нижнем белье, посадили в открытые грузовики на лютом морозе и отправили в Треблинку. Но благодаря первому проявлению сопротивления со стороны евреев за пять дней вывезли лишь около пяти тысяч человек вместо тех десяти, которые планировали.

На пятый вечер Вот-Тебе сообщил нам, что операция по «очистке гетто от праздных элементов» завершена и мы можем возвращаться. Наши сердца подпрыгивали от волнения. Улицы гетто являли собой душераздирающее зрелище. Тротуары были усыпаны стеклом от разбитых окон. Перья распотрошенных подушек забили стоки, перья были везде, каждое дуновение ветра поднимало их целыми тучами, и они кружились в воздухе, словно густой снегопад наоборот, идущий от земли к небу. На каждом шагу мы видели тела убитых. Вокруг стояла такая тишина, что наши шаги отдавались эхом от стен, словно мы шли по скалистому ущелью в горах. В нашей комнате мы не нашли никого, но её не разграбили. Всё было так, как осталось после родителей Пружаньского, которых предназначили на вывоз. Постели на нарах так и не были заправлены с их последней ночи здесь, а на холодной плите стоял кофейник с кофе, который они не успели допить. Моё вечное перо и часы лежали на столе там же, где я их оставил.

Теперь нужно было действовать активно и в большой спешке. Предположительно следующая операция по переселению случится очень скоро, и на этот раз я смогу попасть в списки уезжающих. Через Майорека я связался с друзьями, молодой супружеской парой артистов. Анджей Богуцкий был актёром, а его жена – певицей, она выступала под девичьей фамилией как Янина Годлевская. Однажды Майорек сказал мне, что они придут около шести вечера. Когда рабочие-арийцы уходили домой, я воспользовался моментом и проскользнул за ворота. Оба были там. Мы обменялись лишь парой слов. Я протянул им свои сочинения, вечное перо и часы – всё, что я хотел взять с собой. Я заранее вынес эти вещи из гетто и спрятал на складе. Мы договорились, что Богуцкий придёт за мной в субботу в пять, когда здание должен будет осмотреть генерал СС. Я рассчитывал, что суматоха, которая из-за этого произойдёт, облегчит мне побег.

К тому моменту атмосфера в гетто становилась всё более напряжённой. В воздухе висело предчувствие беды. Начальник еврейской полиции полковник Шерыньский покончил с собой. Видимо, причиной стали какие-то очень дурные вести, раз уж даже он, который был к немцам ближе, чем кто бы то ни было, который был им особенно необходим и в любом случае стал бы последним в списке на переселение, не увидел иного выхода, кроме смерти. Другие евреи каждый день старались смешаться с нами, пытаясь бежать на арийскую сторону стены, когда мы шли на работу. Это не всегда получалось. На той стороне беглецов подкарауливали шпионы, работающие за плату агенты и усердные добровольцы – впоследствии они нападали на еврея, которого выследили на какой-нибудь улочке, и заставляли отдать все деньги и драгоценности, угрожая сдать его немцам. Затем они нередко всё равно сдавали немцам людей, которых ограбили.

В ту субботу я с самого раннего утра был в полуобмороке от нервного напряжения. Сработает ли? Любой неверный шаг мог означать мгновенную смерть. Во второй половине дня, как и ожидалось, появился генерал с проверкой. Эсэсовцы, занятые в полном составе, на время отвлеклись от нас. Около пяти часов рабочие-арийцы закончили работу на сегодня. Я надел пальто, впервые за три года снял нарукавную повязку с голубой звездой и проскользнул в ворота вместе с ними.