Пианист

Богуцкий стоял на углу Вишнёвой улицы. Это означало, что пока всё идет по плану. Увидев меня, он быстро зашагал прочь. Я шёл в нескольких шагах позади него, подняв воротник и стараясь не потерять его из вида в темноте. Улицы были безлюдны и тускло освещены, в соответствии с правилами, действовавшими с начала войны. Мне лишь нужно было остерегаться, чтобы не наткнуться на немца в свете фонаря, – там он мог бы увидеть моё лицо. Мы пошли самым коротким путём, шагая очень быстро, но дорога казалась бесконечной. И всё же наконец мы добрались до места назначения – дома номер 10 по улице Ноаковского, где мне предстояло прятаться на пятом этаже в мастерской художника, которая принадлежала Петру Перковскому, одному из лидеров музыкантов, участвовавших в то время в заговоре против немцев. Мы поспешили наверх, шагая через три ступеньки. Янина Годлевская ждала нас в мастерской; выглядела она испуганной. Увидев нас, она издала вздох облегчения.

– Наконец-то вы пришли! – она всплеснула руками и добавила, обернувшись ко мне: – Только когда Анджей пошёл за вами, я поняла, что сегодня тринадцатое февраля – несчастливое число!

13. Раздоры за стеной

Мастерская, где я теперь оказался и где мне предстояло провести какое-то время, была довольно большой – просторная комната с глянцевым потолком. С обеих сторон были альковы без окон, отделённые дверями. Богуцкие раздобыли для меня раскладушку, и после нар, на которых я спал столько времени, она показалась восхитительно удобной. Я был очень счастлив уже оттого, что не видел никаких немцев. Теперь мне было не нужно слушать их крики или бояться, что какой-нибудь эсэсовец изобьёт или даже убьёт меня в любой момент. В те дни я пытался не думать, что ещё ждёт меня до того, как война закончится, – если я доживу до этого времени. Меня обрадовали новости, которые однажды принесла госпожа Богуцкая: советские войска отбили Харьков. И всё же что будет со мной дальше? Я понимал, что не могу слишком долго жить в этой мастерской. В ближайшие дни Перковский должен был найти жильца, хотя бы потому, что немцы объявили перепись, которая повлечёт за собой проверку полицией всех домов, чтобы выяснить, все ли жильцы должным образом зарегистрированы и имеют право жить здесь. Потенциальные жильцы приходили посмотреть комнату почти каждый день, и тогда я должен был прятаться в одном из альковов и запирать дверь изнутри.

Через две недели Богуцкий договорился с бывшим музыкальным директором Польского радио и моим начальником в довоенное время Эдмундом Рудницким, и однажды вечером он пришёл вместе с инженером по фамилии Гембчиньский. Мне предстояло переехать к инженеру и его жене на первый этаж того же дома. В тот вечер я впервые за семь месяцев снова прикоснулся к клавишам. Семь месяцев, за которые я потерял всех родных, пережил ликвидацию гетто и участвовал в сносе его стен, перенося известь и груды кирпичей. Некоторое время я сопротивлялся убеждению госпожи Гембчиньской, но в итоге сдался. Мои задеревеневшие пальцы двигались по клавишам неохотно, звучание было раздражающе странным и действовало мне на нервы.

В тот же вечер я услышал очередную тревожную весть. Гембчиньскому позвонил хорошо информированный друг и сказал, что завтра будут облавы по всему городу. Всем нам было крайне тревожно. Но тревога оказалась ложной – таких в то время было много. На следующий день пришёл мой бывший коллега с радиостанции, дирижёр Чеслав Левицкий, который впоследствии стал моим близким другом. Он владел холостяцкой квартирой в доме 83 по Пулавской улице, но сам там не жил и согласился пустить меня туда.

Мы ушли из квартиры Гембчиньских в субботу 27 февраля, в семь часов вечера. Хвала небесам, была непроглядная темень. Мы взяли извозчика на площади Унии, без происшествий добрались до Пулавской улицы и побежали на четвёртый этаж, надеясь никого не встретить на лестнице.

Холостяцкая квартира оказалась удобной и изысканно обставленной. Нужно было пройти через прихожую, чтобы попасть в уборную, а на другой стороне прихожей располагались большой стенной шкаф и газовая плита. В самой комнате стояли удобный диван, платяной шкаф, небольшой стеллаж для книг, маленький столик и несколько удобных стульев. Маленькая библиотека была полна нотных тетрадей и партитур, а также в ней нашлось несколько научных изданий. Я чувствовал себя в раю. В ту первую ночь я спал мало – я хотел насладиться ощущением, что лежу на настоящей упругой постели.

На следующий день Левицкий пришёл вместе с подругой, женой одного врача, по фамилии Мальчевская, и принёс мои вещи. Мы обсудили, как мне получать пищу и что делать, если перепись случится уже завтра. Мне придётся провести весь день в уборной, заперев дверь изнутри, точно так же, как я запирал двери алькова в мастерской. Даже если немцы вломятся в квартиру во время переписи, решили мы, они вряд ли заметят маленькую дверь, за которой я прячусь. Самое большее – примут её за дверь запертого шкафа.