Пианист

В середине дня 28 июля я услышал тихий стук в дверь. Я не отреагировал. Через какое-то время в скважину осторожно сунули ключ и повернули, дверь открылась, и вошёл молодой человек, которого я не знал. Он быстро закрыл за собой дверь и шепотом спросил:

– Ничего подозрительного не происходит?

– Нет.

Только тогда он обратил на меня внимание. Он осмотрел меня с головы до ног с изумлением во взгляде:

– Так вы живы?

Я пожал плечами. Я полагал, что выгляжу достаточно живым, чтобы не нуждаться в ответе. Чужак улыбнулся и несколько запоздало представился: он брат Левицкого и пришёл сказать мне, что еда будет завтра. Где-то на днях меня заберут куда-то в другое место, потому что гестапо до сих пор ищет Левицкого и всё ещё может появиться здесь.

И действительно, на следующий день появился инженер Гембчиньский с ещё одним мужчиной, которого он представил мне как радиотехника Шаласа, надёжного подпольного активиста. Гембчиньский бросился мне на шею – он был уверен, что я точно успел умереть от голода и слабости. Он рассказал, что все общие друзья беспокоились обо мне, но не могли приблизиться к дому, находившемуся под постоянным наблюдением тайных агентов. Как только они убрались, ему сказали заняться моими останками и обеспечить мне достойные похороны.

Шалас должен был отныне на постоянной основе ухаживать за мной – эту задачу возложила на него наша подпольная организация. Однако он оказался очень сомнительным опекуном. Он заходил каждые десять дней с крошечными порциями еды, объясняя, что не смог наскрести денег на большее. Я отдавал ему то немногочисленное имущество, что у меня ещё оставалось на продажу, но почти всегда обнаруживалось, что вещи у него украли, и он снова возвращался с крошечной порцией, лишь на два-три дня, хотя иногда её приходилось растягивать на две недели. Когда под конец я лежал в постели, предельно измождённый голодом и уверенный, что скоро умру, Шалас показывался на глаза с некоторым количеством еды для меня, только чтобы поддержать во мне жизнь и дать силы мучить себя и дальше. С сияющей улыбкой, думая явно о чём-то другом, он каждый раз интересовался: «Ну что, живы ещё?».

Действительно, я был ещё жив, хотя от недоедания и расстройства у меня началась желтуха. Шалас не воспринял это слишком серьёзно и рассказал весёлую историю о своём деде, которому изменила подруга, когда он внезапно свалился с желтухой. По мнению Шаласа, желтуха была пустяковым делом. В качестве утешения он сказал мне, что союзники высадились в Сицилии. Затем попрощался и ушёл. Это была наша последняя встреча, так как больше он не появлялся, даже когда прошли десять дней – они превратились в двенадцать, а потом и в две недели.

Я ничего не ел, и у меня не было сил даже встать и дойти до крана с водой. Если бы сейчас пришли гестаповцы, я бы уже не сумел повеситься. Большую часть дня я дремал, просыпаясь только от невыносимых мук голода. Моё лицо, руки и ноги уже начинали опухать, когда пришла госпожа Мальчевская. Я не ждал её – мне было известно, что она, её муж и Левицкий были вынуждены покинуть Варшаву и скрываться. Она была твёрдо убеждена, что со мной всё в порядке, и хотела лишь зайти поболтать и выпить чашечку чая. От неё я узнал, что Шалас собирал деньги для меня по всей Варшаве, и, поскольку никто не стал бы скупиться, когда речь идёт о спасении человеческой жизни, он собрал изрядную сумму. Он заверил моих друзей, что приходит ко мне почти каждый день и я ни в чём не нуждаюсь.

Жена врача снова уехала из Варшавы через несколько дней, но перед этим щедро снабдила меня провизией и пообещала более надёжную заботу. Увы, это продлилось недолго.

В полдень 12 августа, когда я, как обычно, варил себе суп, я услышал, что кто-то пытается вломиться в квартиру. Стук был не такой, как стучали мои друзья, когда приходили ко мне, – в дверь молотили изо всех сил. Значит, немцы. Но вскоре я понял, что голос, которым сопровождаются удары в дверь, – женский. Какая-то женщина кричала: «Немедленно откройте дверь, или мы вызовем полицию!».

Стук становился всё настойчивее. Сомневаться не приходилось – другие жильцы дома обнаружили, что я прячусь здесь, и решили выдать меня, чтобы избежать обвинений в укрытии еврея.

Я быстро оделся и сложил свои сочинения и немного прочих вещей в сумку. Удары в дверь на время прекратились. Несомненно, сердитые женщины, раздосадованные моим молчанием, готовились привести свою угрозу в исполнение и сейчас, вероятно, уже направлялись в ближайший полицейский участок. Я тихо открыл дверь и выскользнул на лестничную клетку, но там столкнулся лицом к лицу с одной из женщин. Очевидно, она стояла на страже, чтобы не дать мне сбежать. Она преградила мне дорогу.

– Вы из этой квартиры? – она указала на дверь. – Вы не зарегистрированы!

Я сказал ей, что в этой квартире живёт мой коллега, а я попросту не застал его дома. Моё объяснение было полной нелепицей и, конечно, не удовлетворило воинственную женщину.

– Покажите-ка мне ваш паспорт! Немедленно! – крикнула она ещё громче. Из других дверей стали высовываться жильцы, переполошённые шумом.