В класс заглянул ректор, чтобы поприветствовать Олега. В этом человеке как будто все было чересчур: слишком длинный, слишком тощий, в слишком поношенном костюме, пиджак которого болтался, как тряпка на швабре, слишком сутулый, со слишком высоким лбом и огромным носом. Его нос по-гоголевски жил собственной жизнью: он был чýток и двигался при малейшем раздражителе, в него можно было заглянуть как в пещеру разбойников и наверняка обнаружить много интересного. Неряшливость прически подчеркивала обильная перхоть – казалось, что на голову вытряхнули пепельницу. Но всю эту чрезмерность с лихвой компенсировали глаза – большие, светящиеся, цвета кофе с молоком, они смотрели доверительно и радушно.
– Мы вас очень ждали, Олег Владиленович, и надеемся, что это не в последний раз.
– Очень рад, Григорий Наумович, наслышан о вас, постараюсь не подвести, – Олег склонил в своей фирменной почтительной манере голову, зная, какую расположенность вызывает этот жест.
– Если что-то понадобится, спрашивайте у Инессы Степанны. Мы все у нее как у Христа за пазухой. А я еще позже подойду.
Малевич притащила из столовой поднос с кружкой крепкого чая и горячими пирожками на тарелке. Олег был благодарен. Его предвкушение чего-то душевного, уютного, домашнего только росло, невзирая на незнакомую обстановку и мороз за окном.
Уже завтра он полетит обратно, надо только вечером позвонить Маргарите.
В назначенный час зал заполнился публикой, среди которой, судя по всему, были и студенты, и преподаватели, и родители студентов, и друзья – словом, все, кто болел за выступающих, а также те, кто явно хотел посмотреть на столичную звезду. Перед самым началом Инесса Степанна показала список участников и что они будут играть.
– Мы хотели, чтобы сегодня выступили не только самые лучшие. Ребят отбирали так, чтобы все были разные. С разных курсов, от разных преподавателей. Они у нас молодцы, очень старались, готовились и очень переживают, как все пройдет.
– Я тоже переживаю, как все пройдет, – Олег попытался разрядить обстановку.
Малевич громко расхохоталась:
– Ценю ваш юмор!
В последнюю минуту в зал вошел ректор. Он встал у рояля и произнес вступительное слово: какие замечательные ребята учатся в этих уважаемых стенах, как они тщательно готовились, как волновались и до конца не верили, что такой всемирно известный пианист приедет к ним в гости.
Высокая сухопарая дама со старомодным пучком волос неопределенного цвета, одетая в длинную серую юбку годе и трикотажный пиджак горчичного цвета, скорее всего из преподавателей, стала объявлять выступающих.
– На сцену приглашается Осокина Юлия, первый курс, класс профессора Юткевич Тамары Николавны. Юля исполнит этюд Листа номер пять, известный как «Охота».
«Ну конечно, опять "Охота", как же мы без "Охоты"», – Олег принял в своем кресле более расслабленную позу, закинув ногу на ногу.
С крайнего места во втором ряду поднялась девочка, на вид совсем ребенок, с русыми волосами, заплетенными в подобранную замысловатую косу, в клетчатой юбке-шотландке и красном шерстяном свитере. Щеки у Юли пылали от волнения, а красный свитер придавал какой-то особый алый оттенок – интерференцию как явление можно было изучать в подробностях. Когда она приблизилась к роялю, что-то произошло. То ли она поскользнулась в своих туфлях на гладком линолеуме, то ли подвернулась нога – девочка упала. Олег, сидевший в первом ряду, оказался ближе всех. Он буквально подхватил опешившую участницу, помог подняться, спросил, все ли в порядке и может ли она играть. Но Юля, как истинный боец или артист, мгновенно пришла в себя и села за инструмент.
Мастер-класс начался, и чем больше Олег прослушивал студентов, чем больше комментировал их исполнение, делал замечания, тем сильнее погружался в эту непостижимую материю общения учителя и ученика. Он никогда не знал, что можно получать такое удовольствие от того, как на глазах меняется восприятие музыки человеком и его исполнительские качества. Олег был поражен, с каким вниманием слушали его эти мальчики и девочки, как ловили каждое его слово, каждое пожелание, как старались исправить свои ошибки.