Читаем Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара полностью

Между Шохиным и Гайдаром на даче Егора в «Архангельском» состоялся серьезный разговор. При разговоре присутствовали Авен и Кагаловский. По версии Шохина, он выяснял, почему Гайдар нелестно о нем отозвался в беседе с Черномырдиным. По версии Егора, Александр Николаевич говорил, что все делалось неправильно, и в основном потому, что для него «дружба с отставным премьером стала обременительной».

Скорее всего, Виктор Степанович просто «завел» Александра Шохина – вольно или невольно. Что-то, может быть, в словах Егора Тимуровича не слишком точно интерпретировал Черномырдин. Во всяком случае, в «Днях поражений и побед» есть упоминание о том, что Гайдар «откровенно рассказал» о «сильных и слабых сторонах своих коллег».

Мария Аркадьевна, защищая мужа, вспылила, попросила Александра Николаевича удалиться.

В любом случае время для разбора полетов было крайне неудачным. Обе стороны спора были сильно фрустрированы обстоятельствами отставки правительства.

Отношения между двумя друзьями были испорчены навсегда, притом что Шохин вполне дружески продолжал общаться с другими членами команды.

«Наверное, – грустно писал Гайдар, – политика и власть действительно не подспорье добрым человеческим отношениям».

Егору нужен был отдых от бесконечной ответственности, от синдрома премьер-министра. Впрочем, избавиться от него ему так и не удалось. Даже в последние годы жизни. Он так и остался своего рода дежурным по стране.


Вице-премьером с декабря 1992-го и одновременно министром финансов с марта 1993 года был Борис Федоров. Бульдозерная бескомпромиссность, энергия и профессионализм Федорова спасли достижения Гайдара уже без Гайдара – в начале и середине 1993 года. Апелляция к Сокольникову, народному комиссару финансов в те годы, когда наркомат стал убежищем для настоящих профессионалов, которые проводили весьма рациональную политику в период НЭПа, увенчанную твердым «червонцем», была неслучайной. История Минфина вдохновляла Бориса Григорьевича, он был, возможно, первым министром, который удосужился посетить музей своего ведомства. Федоров часто цитировал фразу Сокольникова: «Если у нас возле Иверской часовни на стене написано: „Религия – опиум для народа“, то я бы предложил возле ВСНХ повесить вывеску: „Эмиссия – опиум для народного хозяйства“». Эту свою любимую цитату Борис Федоров однажды ухитрился поместить в качестве растяжки на Ильинке – специально для тех, кто ехал на черных «членовозах» в Кремль или приезжал на работу на Старую площадь в правительство.

Впрочем, поначалу, получив пост вице-премьера согласно «политическому завещанию» Гайдара, Федоров не был министром финансов, что несколько ограничивало его возможности: при министре Барчуке снова началась кредитная эмиссия. «Я ухватился за идею кредитной комиссии, решение о которой было принято еще при Е. Гайдаре, но которая не успела начать работать в 1992 году, – писал в своих мемуарах Борис Григорьевич. – В комиссию, которую я возглавил в начале 1993 года, вошли А. Чубайс, А. Шохин; привлек я в нее Е. Гайдара и Н. Петракова, многих других серьезных и компетентных людей.

Кредитная комиссия впервые стала составлять поквартальные планы кредитов и эмиссии, и дело с контролем в этой сфере начало налаживаться. В какой-то момент кредитная комиссия даже стала считаться самым важным органом правительства (после моего ухода все это прекратилось).

Тогда и встал вопрос о кредитах Центробанка России странам СНГ, которых в 1992 году было предоставлено на миллиарды долларов США, причем бесконтрольно».

Против этих кредитов Федоров боролся отчаянно, и это был лишь один из сюжетов его ни на минуту не прекращавшейся войны с председателем ЦБ Виктором Геращенко, назначение которого Борис Григорьевич считал самой большой ошибкой Егора Тимуровича. Ценой нечеловеческих усилий он в этом эпизоде войны победил.

Еще не будучи министром, оставаясь в ранге «простого» вице-премьера – куратора экономики и финансов, Федоров подготовил программу действий правительства, абсолютно либеральную по содержанию. Гайдар с большим сочувствием относился к этим усилиям и в одной из статей в феврале 1993-го писал: «Представьте, что Верховный Совет берет программу Бориса Федорова, читает ее по строчкам, принимает затем несколько решений, полностью подрывающих ее, а потом спрашивает: господин Федоров, а почему вы не выполнили вашу программу?»

В марте Борис Федоров был назначен министром: «Я пришел в Минфин России с очень конкретной целью: навести порядок, и поэтому приходилось сдерживать шквал требований и ежечасно бороться за финансовую стабилизацию. Справедливости ради надо сказать, что благодаря моей жесткости мы тогда не допускали ни такого объема необоснованных льгот (наоборот, сокращали), ни такого объема невыплат из бюджета. При мне задолженность бюджета была во много раз меньше, а пенсионерам пенсии выплачивали регулярно. При мне не было зачетов и денежных суррогатов. Все доходы федерального бюджета поступали в денежной форме».

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное