Читаем Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара полностью

Все бы хорошо, но в российской политике неизменно соблюдался кадровый и идейный баланс, зачастую сводивший реформаторские усилия на нет или отравлявший жизнь реформаторам. Хотя, как писал Владимир Мау, это был процесс своего рода «парламентаризации правительства» – превращения его в «орган, отражающий в своей структуре соотношение социальных сил, имеющее место на данный момент в стране». Впрочем, скорее это было представление именно Кремля о соотношении социальных сил. Кремль не был реформаторской силой, он был инстанцией, балансирующей интересы и при этом ставящей себе целью выживание в политике под крылом и в тени президента.

И вот в апреле 1993-го Ельцин «укрепил» правительство – назначил сначала своего старого соратника по Свердловску и бывшего зампреда силаевского правительства Олега Лобова первым вице-премьером – министром экономики. Олег Иванович еще в первый свой приход в кабинет министров РСФСР запомнился хлопотами по заготовкам хвойной муки… Спустя две недели последовало еще одно назначение, оказавшееся знаковым в плохом смысле: председатель Комитета по металлургии Олег Сосковец стал первым вице-премьером с гигантской сферой кураторства – практически всех отраслей промышленности.

Что касается АПК, агропромышленного комплекса, то он был «укреплен» еще в феврале 1993-го вице-премьером Александром Заверюхой, автором бессмертного афоризма «Россия должна кормить своих крестьян». Рассказывают, что однажды Александр Харлампиевич вывел из себя Якова Уринсона до такой степени, что тот швырнул в него увесистую, из тяжелого стекла, партийно-правительственную пепельницу…

Думал ли тогда Ельцин, что спустя три года ему придется с треском снимать с должностей своих «охранников» Коржакова и Барсукова вместе с, по определению Чубайса, «их духовным отцом Сосковцом»? А фамилия Скокова, представителя ближнего круга президента, который из него в том же 1993-м выпадет, станет частью гибридного сатирического персонажа, придуманного журналистом Михаилом Леонтьевым, – «Скоковца», живого воплощения борца за возвращение в строй советской экономики и лоббиста красных директоров.

Нелепость ситуации состояла в том, что Чубайс и Федоров оказывались подчиненными Лобова. Впоследствии Олег Сосковец станет основным оппонентом Чубайса (когда они будут уравнены в статусе двух первых вице-премьеров) и даже основным претендентом консервативного крыла на место Черномырдина. Пока же он ничем особенным не выделялся. Первый громкий «выстрел», впрочем, последует уже в августе, когда Олег Николаевич обнародует ультраконсервативную «Концепцию экономической политики». В то время, однако, будет не до нее: Ельцин дозреет до снятия Лобова и проникнется идеей возвращения Гайдара в кабинет министров. Да и конфронтация президента и Верховного Совета войдет в пиковую фазу.


12 марта 1993 года очередной Съезд народных депутатов признал утратившими силу свои же декабрьские постановления о конституционном компромиссе: расправившись с Гайдаром, нужно было следовать дальше – избавляться от Ельцина. Это было начало еще одного эпизода прямой борьбы за власть. Арбитром был назначен народ: затеян референдум о доверии президенту и правительству.

28 марта на Васильевском спуске прошел митинг в поддержку Ельцина. Виктор Ярошенко вспоминал: «В марте 1993 года мы были как-то на квартире Тимура Аркадьевича и Ариадны Павловны (еще в их просторной квартире с кабинетом, пока они не сменили квартиру на меньшую, в пользу внуков). Ариадна Павловна угощала уральскими пельменями; потом мы все пошли на многолюдный митинг на Васильевском спуске, где перед референдумом „да-да-нет-да“ выступал Егор. После митинга шли втроем (и один охранник за нами) по Никольской. Навстречу, запрудив всю улицу, – черная толпа. В тот день одновременно митинговали сторонники и противники реформ, напряжение накапливалось месяц за месяцем, чтобы разразиться насилием на майские праздники и страшными событиями октября. Я сжался – чья толпа? Если враждебная, а в те дни перпендикулярные политические силы митинговали по соседству, могли и растоптать. Тимур в черной адмиральской шинели невозмутимо шагал рядом с сыном. Егор внешне тоже был спокоен, только губы сжал. Приободрились и мы. Толпа оказалась дружественная, многие просили автографы у Егора».

Затеянный референдум, который прошел 25 апреля 1993 года, должен был, по замыслу, продемонстрировать отсутствие общественной поддержки президента Ельцина и реформаторского курса. Второй вопрос этого всенародного голосования должен был «закопать» либерализаторов. «Этот вопрос, – писал Гайдар в августе того же года, – был предложен парламентской фракцией „Смена – новая политика“, состоящей в основном из бывших комсомольских активистов и посвятившей себя подрыву реформ в нашей стране. Вопрос специально сформулировали таким образом, чтобы президенту было практически невозможно одержать победу».

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное