Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Россия начала свой путь к капитализму, который к концу XX века мало напоминал описанный Марксом уклад. Сам же марксизм, как замечал Егор в «Государстве и эволюции», стал для капитализма не цианистым калием, а прививкой. В той модели, в которую предстояло вписаться (или не вписаться) России, проблема была не столько во вмешательстве или невмешательстве государства в экономику, а в правилах этого вмешательства: «Пока не сломана традиция восточного государства, невозможно говорить о невмешательстве. Не „вмешательство“, а полное подавление – вот на что запрограммировано государство такого типа».

Под восточным государством Гайдар понимал почти марксистский тип «азиатского способа производства» при полном преобладании государства над частными собственниками. Такую систему Гайдар называл «государственно-олигархическим капитализмом».

То, что произошло с российской историей и что затем вернулось спустя годы после того, как Гайдар закончил эту книгу, описано точно и безжалостно: «…территориальная экспансия… лишь загоняла Россию в „имперскую ловушку“: с каждым новым расширением территории увеличивалось то, что надо сохранять, удерживать, осваивать. Это высасывало все соки нечерноземной метрополии. Россия попала в плен, в „колонию“, в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как вечный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острых форм, постоянно культивировалось „оборонное сознание“ – ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным… Мощное государство… тяжелогруженой подводой проехалось по структурам общества».

Это ли не картина сегодняшней России?

События конца 1980-х – начала 1990-х Гайдар описывал как процесс формирования бюрократического рынка, основанного на стремлении бюрократии прибавить к своему доминирующему положению еще и собственность в ходе стихийной приватизации. В который раз Егор пытался объяснить логику и безальтернативность своих реформ. И в который раз описывал дилемму, стоявшую перед Россией: идти в сторону открытой рыночной экономики «западного типа» или к номенклатурному капитализму, напоминающему тот самый Марксов азиатский способ производства.

На выходе из советской системы получился некий гибрид…

Гайдар объяснял, что его соратники – государственники, но они за государство эффективное и десакрализованное: «Государство должно… обеспечить неприкосновенность частной собственности, произвести разделение собственности и власти и перестать быть доминирующим собственником… Государство должно ограничить свой „рэкет“, свои аппетиты по части налогов. Это вполне достижимо, если не государство становится основным инвестором в экономику… Такой подход предполагает и соответствующую идеологию: секуляризация государства, отказ от „государственничества“ как своего рода религии, чисто рациональное, „западное“ отношение к государству».

Ничего этого не произошло. Сложилась система, когда «жрецы государства» стали «жиреть от имени, во имя и за счет государства», а собственность стала зависеть «от места ее владельца на иерархической лестнице», общество же превратилось в «колонию государства».

«Как-то очень быстро, – писал Гайдар, – „всадник бронзовый, летящий“ превращается в монументального городничего, а лозунг „Государство превыше всего“ трансформируется в мысль „государство – это я“… Государство как частная собственность бюрократии».

«Я бы не допустил такого развития событий» – эту фразу Гайдар произнес 11 октября 1994 года, в день, вошедший в историю как «черный вторник»: курс рубля рухнул на 27 %.

28 сентября 1994 года Гайдар провел пресс-конференцию, в ходе которой заявил, что в результате весенней накачки экономики деньгами Россия «может встретиться с угрозой существенного и резкого ускорения инфляции». Ситуацию он охарактеризовал как «неизбежно наступающий кризис».

И кризис наступил.

«В результате роста денежной массы в апреле – июне 1994 года, – описывали ситуацию экономисты Сергей Синельников и Георгий Трофимов, – в октябре началось резкое ускорение темпов роста цен и произошло обвальное падение курса… основной причиной кризиса была денежная и бюджетная политика весны – лета 1994 года. При сохранявшемся дефиците в 10 % ВВП вряд ли можно было ожидать другого развития событий».

По оценкам Андерса Ослунда, дефицит бюджета достиг даже не 10, а 11 % (в отдельные месяцы он превышал 12 %): «Количество денег в обращении во втором квартале 1994 года увеличивалось ежемесячно на 14 %, прокладывая дорогу усилению инфляции». Продолжилось массированное кредитование сельского хозяйства и «северов» (северный завоз). Уже в летние месяцы темпы падения валютного курса опередили темпы инфляции. Центробанк снижал процентную ставку, а в сентябре он, поддерживая курс рубля, почти исчерпал валютные резервы (при этом Виктор Геращенко говорил, что курс рубля «завышен»).