Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

А вот что будет происходить с политической волей, стало понятно в сентябре 1990-го. 13 сентября в «Правде» появляется статья Егора Гайдара «Две программы», подробно описывающая – уже постфактум – перипетии вокруг июльско-августовского соглашения союзного и российского правительств о подготовке программы реформ. На выходе все-таки две, а не одна программа. «Мне импонирует твердость, с которой союзное правительство вопреки всему отстаивает право иметь собственную программу. Ведь ответственности за положение в народном хозяйстве с него действительно никто снять не может. К сожалению, в самом содержании представленной им концепции твердости как раз явно не хватает».

Компромисс союзных и республиканских властей, которого на самом деле не было, действительно многими приветствовался. Вадим Медведев, в то время член Президентского совета и советник президента СССР, писал в своих мемуарах: «В начале августа, находясь в отпуске в Крыму в санатории „Южный“, я узнал об образовании под эгидой Горбачева и Ельцина совместной комиссии… В „Южном“ в это время проводили отпуск также Примаков, Яковлев, Осипьян (академик, в то время вице-президент АН СССР. – А. К.), Бакатин (в то время министр внутренних дел. – А. К.)… Образование комиссии оживленно обсуждалось в контексте компромисса между двумя лидерами».

Характерно, что далеко не последние лица Советского государства одними из последних узнавали о том, что Горбачев с Ельциным о чем-то договорились.

Дискуссии между разработчиками союзной и российской программ шли весьма острые. Самим авторам было очевидно, что руководителями государства должна была быть выбрана одна программа. Были и ментальные и психологические противоречия: союзная команда считала, что за ними стоит большой опыт управления хозяйством и производством, они лучше знают, как в действительности работает экономика, в качестве доказательства своей правоты пересчитывали, сколько у них в группе академиков и докторов. Но в том-то и дело, что речь на этом этапе могла идти не об улучшении системы, а о ее радикальной переделке. Спустя некоторое время – просто о реанимационных мероприятиях. Парадоксальным образом именно знание реальных механизмов социалистической экономики объективно сдерживало союзную команду от предложения радикальных шагов. Ведь именно эта известная им экономика умирала на глазах, и все, что готовила союзная группа, было, повторимся, подготовкой к вчерашней и к тому же проигранной войне. Вступать в новую войну могли только ребята, которых «союзные» экономисты считали слишком молодыми, наглыми и не имеющими опыта хозяйственников. Притом что этот опыт был не просто не нужен. Он мешал.

Эти же люди, работая совсем недавно с Явлинским в Совмине Союза, знали и содержание программы «400 дней». Посмеиваясь над молодым коллегой, называли его документ «расписанием поездов». В то время как «поезд» их предложений уже ушел. Не потому, что эта команда была плохой. А потому, что ее понимание происходившего в экономике, весьма глубокое и серьезное, относилось уже к прошедшей эпохе и к исчезавшей на глазах экономической реальности.

Никто из команды «500 дней», утверждал зампред Совмина Владимир Щербаков, не видел живьем ни госбюджета, ни межотраслевого баланса Госплана. Но балансы Госплана не спасали страну и полностью обанкротились, а бюджет, вообще говоря, был полусекретной материей. К тому же безответственные расходы, среди прочего, довели страну до того состояния, в котором она оказалась. Самой интересной цифрой в этой ситуации становился размер дефицита бюджета.

Гайдар все это прекрасно понимал. Как понимал и то, что ни правдой, ни «Правдой» делу не поможешь. У каждого своя правда – союзная группа заранее написала заявления об отставке и передала их первому зампреду Совмина СССР Юрию Маслюкову на тот случай, если их предложения будут отвергнуты. А «Правда» уже утратила свое пугающее директивное значение. Мнение ее редактора по отделу экономики оказывалось в этой ситуации важным, но всего лишь мнением.

При всей сложности экономической ткани все равно ключевые дискуссии, и это видно даже по записям заседаний Политбюро, а затем Президентского совета, шли вокруг либерализации цен (российская версия) или административного их повышения (союзная). Гайдар, обращая внимание на то, что подавленная инфляция уже переходит в открытую, пишет о ключевом свойстве экономического мышления старого типа, воплощенном в союзном программировании: «…безбрежный, розовый оптимизм в отношении возможностей сегодня назначать из Москвы цены по всему СССР. Авторы этой концепции не хотят видеть, как… вопреки протестам Госкомцен СССР Москва повышает цены на сигареты. Как формируется система коммерческой торговли, цены в которой в 5–10 раз выше государственных, в несколько раз ускорились темпы повышения цен на колхозных рынках».

Достоинство «500 дней», по мнению Гайдара, «не в росписи по дням – это удачная публицистическая находка, не более, а в принципиально иной оценке социально-экономической ситуации и политических альтернатив».