Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Хотя Гайдар и участвовал в подготовке октябрьской сводной программы под патронажем Аганбегяна, она для него уже потеряла смысл: «Последняя возможность затормозить инфляцию, пока она не вырвалась на волю, не допустить лавинообразного роста цен была упущена. Кризис вступил в новую фазу».

Гайдар пугает читателя опытом Чили, Бразилии, Аргентины, показывая, что Россия (точнее, СССР) не уникальна в своем опыте прохождения через кризис, но не стоит уповать на твердую руку в лице «умных» военных, осуществляющих переворот после полной деградации экономики: «Специфика отечественной „партии порядка“ в том, что ее лидеры, не получившие образование в Уэст-Пойнте, неважно осведомлены о стандартной макроэкономике».

Тем не менее за несколько месяцев до того, как команда Гайдара начнет разрабатывать конкретные реформаторские меры, Егор предсказывает, что в стране не может не появиться коалиция сил, стоящих за наведение порядка в финансах. И действия такой коалиции – то есть, по сути, нового правительства – в общих чертах, если не в деталях, понятны.

Вот такая новая фаза.

Гайдар – приверженец Союза, он, по свидетельствам многих, кто его окружал, несколько настороженно относился к Ельцину. Но Егор видел, что в рамках СССР то, что еще можно было реализовать в 1990-м, гораздо сложнее будет осуществить в 1991-м и уж точно реформатором не станет Горбачев. Это ощущение появилось еще до августовского путча, резко ускорившего течение дальнейших событий, но уже на фоне укрепления власти президента СССР, которую он использовал – или вынужден был использовать – отнюдь не для экономических реформ. Гайдар всегда был реалистом и смысл новой фазы видел не только в дилемме «демократия и рынок или тоталитарная автаркия», но и в том, что республикам, возможно, придется идти по пути реформы экономики отдельно. Контуры центробежного процесса тогда еще были непонятны, но ощущение его неизбежности крепло.

Потом он напишет в «Днях поражений и побед»: «После долгих колебаний, под мощным давлением силовых структур, консервативной части аппарата, Горбачев отказался от соглашения с Ельциным и поддержки программы „500 дней“. С этого момента вплоть до осени 1991 года о какой бы то ни было экономически осмысленной политике можно было забыть. Между рушащимся Союзом и Россией началась ожесточенная борьба за власть».

Для Гайдара, как и для многих тогда, рубежными стали события в Вильнюсе – прямые столкновения Советской армии и сторонников независимости, приведшие к человеческим жертвам: «Пожалуй, только крутой политический поворот осени 1990 года, отказ Горбачева от сотрудничества с российскими органами власти, явная ставка его на консервативную часть партийной элиты и силовые структуры, кровавые события в Вильнюсе подвели для меня черту под историей Горбачева-реформатора».

Опрос ВЦИОМа декабря 1990 года: 5 % населения считают экономическое положение критическим, 37 % – неблагополучным, 54 % ждали экономической катастрофы, 42 % – голода. Люди лучше властей понимали риски отсутствия внятной экономической политики и развала единой союзной политики.

Назначенному в 1989 году ректором Академии народного хозяйства при правительстве СССР Абелу Аганбегяну нужен был совершенно новый человек, который абсолютно по-новому в новых же условиях, в том числе со знанием современной экономической теории, мог бы построить не похожую ни на что структуру. Он не хотел ослаблять новосибирский Институт экономики и организации промышленного производства и вообще стремился искать новые кадры. Болезненный для него самого опыт скрещивания правительственных документов и программы «500 дней», знакомство с тем, как работают западные исследовательские структуры, например Гарвардский университет, позволили Аганбегяну взглянуть на ситуацию совсем не глазами классического академика отделения экономики АН СССР.

Большинство академиков верило в возможность совершенствования социализма, равно как и в то, что умнее их нет никого на свете. Абел Гезевич так не считал, даже будучи близким другом и соратником одного из выдающихся сторонников создания системы оптимального функционирования экономики, лауреата Нобелевской премии Леонида Канторовича. Надо отдать должное широте понимания ситуации Аганбегяном: его выбор не просто пал на Гайдара, он предложил ему полную свободу действий и свою абсолютную поддержку, в том числе административно-хозяйственную, без вмешательства в подбор кадров и содержательную работу. Даже название новой структуры Гайдар придумывал сам.

Поначалу Гайдар раздумывал над тем, чтобы назвать свою структуру Институтом хозяйственного механизма – именно это понятие было псевдонимом реформаторских усилий 1980-х. Но на дворе уже были 1990-е, для реформаторов-теоретиков хозяйственного механизма приходило время практической политики, скрывать ее под вывеской «механизма» уже не было смысла. 11 декабря 1990-го Гайдар был назначен директором Института хозяйственного механизма, но уже 27 декабря новое учреждение было переименовано в Институт экономической политики.