Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Весной 1991 года Владимир Мау подготовил свой первый обзор. Название казалось провокативным – «Экономика и политика в эпоху, предшествующую диктатуре». Советский Союз трещал по швам, его конструкция покачивалась на ветру перемен и поскрипывала, но какая «диктатура»? За этот обзор, шутил потом Андрей Нечаев, можно было бы и премию дать. Но Мау не предсказал точную дату путча ГКЧП, и потому премии не будет. Правда, ГКЧП, отвечали ему – это не диктатура, это скорее Корниловский мятеж, диктатура будет потом. Точно так же потом, уже в 1992 году, Мау предскажет поляризацию политических сил в стиле «кто кого» и разгон парламента.

Новое правительство – кабинет Валентина Павлова – ориентировалось не на реформы, а на консервацию всех трендов негативного свойства и антиреформаторскую экономическую политику. «Курс, взятый В. С. Павловым, – писал в обзоре Владимир Мау, – подтверждал сильное влияние ВПК, склонного к силовым методам решения хозяйственных и политических проблем, более других секторов заинтересованного в укреплении госсобственности в противовес альтернативной экономике… премьер-министр обвинил ряд частных банков Швейцарии, Австрии и Канады в стремлении дестабилизировать политическую ситуацию в СССР, еще более снизить курс рубля и затем скупить по низким ценам часть отечественных средств производства… Президент М. С. Горбачев своим указом санкционировал прямое вмешательство органов МВД и КГБ в хозяйственную деятельность предприятий (включая совместные) на территории СССР».

Попытки стабилизации финансов сводились к тому самому административному повышению цен. В январе 1991-го на 50 % были повышены оптовые цены промышленности, при этом розничные цены остались прежними. Разумеется, пришлось увеличить и их – в апреле они были повышены в среднем на 55 %, что спровоцировало митинги и забастовки в Белоруссии. Эти меры дали лишь очень кратковременный эффект по снятию денежного инфляционного навеса. Не говоря уже о том, что внезапная денежная «реформа» по обмену за три дня и только до определенного лимита купюр достоинством 50 и 100 рублей сильно подорвала доверие к правительству и власти в целом.

Проблема состояла еще и в постепенном размежевании союзной и российской властей. Аграрные регионы сократили поставки продовольствия в крупные города. Предприятия на территории РСФСР активно переходили под юрисдикцию российского правительства, самостоятельную политику начал вести Центральный банк России, весной российские предприятия перестали перечислять налоги в союзный бюджет.

В результате совокупный дефицит бюджета РСФСР и СССР в той его части, что приходилась на Россию, по данным Института экономического анализа (его возглавлял в 1990-х годах Андрей Илларионов), составил 31,9 % ВВП, по данным Всемирного банка – 31 %. Инфляция к концу года составила на территории РСФСР 168 %. Внешний долг нарастал, экономика находилась в свободном обвальном падении, производство товаров народного потребления устойчиво снижалось. Для покрытия импорта союзное правительство продало часть золотого запаса, на 1 января он составил ошеломляюще низкие 289,6 тонны.

Весной 1991-го по стране прокатились шахтерские забастовки. 12 июня президентом России с результатом 57,3 % был избран Борис Ельцин. Его ближайший преследователь Николай Рыжков набрал 16,9 % голосов. Жизнь в союзных республиках уже текла по суверенным сценариям.

Типичная черта Гайдара – чувствовать ответственность за все, включая чужие ошибки. И пытаться их исправить. Как говорилось в одной рекламе – Think global, «Мысли глобально»: это про него. Казалось бы, что может сделать директор экономического института со сделкой, которую он считает разрушительной и вредной, как считал разрушительными и вредными шаги многочисленных отраслевых лоббистов в конце 1980-х, когда работал редактором отдела «Коммуниста»? Однако на этот раз Гайдар вошел в клинч с международным игроком – корпорацией «Шеврон». И, говоря языком его политических противников, занялся «распродажей Родины» – в том смысле, что предотвратил ее.

Весной 1991-го Гайдара попросили осуществить – пожалуй, сугубо формально – экспертизу соглашения по разработке крупнейшего нефтяного месторождения Тенгиз, находившегося на территории Казахстана. Сделка имела большое политическое значение для укрепления советско-американских отношений и была одобрена ни много ни мало Михаилом Горбачевым и Джорджем Бушем-старшим. Но Гайдар и его коллеги обнаружили в самом соглашении пункты, дающие исключительные преимущества американской стороне в лице корпорации «Шеврон», – в договоре в принципе отсутствовали положения, описывающие какие-либо, в том числе инвестиционные, обязательства «Шеврона».