Пять тысяч слов

«Я, тайшигун, придворный историограф, скажу так: философы различают два главных жизненных начала — темное женское инь и светлое мужское ян. Их чередование создает все сущее, всю тьму вещей. Эти начала противоположны, но, несомненно, существует некая средняя точка, где одно переходит в другое. Может ли эту точку отыскать человек? Ученые различают шесть главных точек пространства — север, юг, запад, восток, зенит и надир. Они противоположны, но, несомненно, существует некая средняя точка, где все они уравновешиваются, уничтожаются и начинают переходить друг в друга. Можно ли эту точку увидеть? Нет. Вот почему говорится: «Желающий видеть — не видит, стремящийся говорить — ничего не скажет; сознательно почитающий — оскорбляет; тот же, кто тщится любить, — ненавидит».

Отыскать точку равновесия и прийти в гармонию с миром можно, лишь постигнув великое дао, которое являет собой единство всего существующего. Поэтому следовать ему так же естественно, как дышать. Тот, кому это удается, является совершенномудрым. Таким был Хуан-ди — первый из Пяти Императоров. Хуан-ди следовал законам Неба и Земли, гаданиям по темному и светлому, толкованиям о жизни и смерти, превратностям существования и гибели. Он нашел драгоценный треножник, символизирующий единство человека, Неба и Земли, и рассчитал грядущие дни, гадая по тысячелистнику.

Треножник, обозначавший дао, изготовил некогда великий правитель Тай-хао, которого звали также Фу-си. Глядя вверх, Фу-си наблюдал за движениями тел на небе, глядя вниз, наблюдал за законами жизни на земле, глядя по сторонам, наблюдал за узорами на перьях птиц и шкурах зверей. Вблизи он использовал все, что окружало его, вдали использовал все, что шло от природы, и на основе этого впервые нарисовал восемь гадательных триграмм, чтобы с их помощью постигнуть благодетельную силу небесных духов и разделить по качествам все сущее. Фу-си тоже обладал всеми добродетелями и был совершенномудрым.

Примеры того и другого правителя достаточно красноречивы, однако нынешние государи не следуют им. Не потому ли царствие их обременено войнами и смутой?»

III

Так сказал тайшигун, но мысль его не обрела покоя. Где-то в глубине души, словно гусеница в коконе, шевелилось ощущение некой неправоты, подозрение о малом знании, ведущем к заблуждению. Исписав иероглифами две дощечки, придворный историограф вновь надолго задумался. Сосредоточенно размышлял он о началах жизни и концах судеб, о величии и падении царств, о радости и страхе, о мудрости и невежестве... Пели птицы в Саду порхающих лепестков, резвились бабочки над беседкой. стояла тишина над озером Спящих лилий. Прошел вечер, за ним ночь, и только на другой день, ближе к полудню, когда тайшигун опять сидел в той же позе в Беседке белого журавля, перед ним забрезжил свет истины.