Пять жизней и одна смерть

В этот момент я сделала глубокий вдох, словно все эти минуты совершенно не дышала. Мышцы расслабились, я подняла глаза и оглядела мрачную серую камеру. Потом села на кровать, достав заветный листок:

4. Если же вышел, то держись от всех подальше. В столовой (ты там уже был) садись только за столы, которые в самом центре. Столы у стены, у окна – всегда заняты. Запомни это раз и навсегда, если хочешь, чтобы я выжил.

5. Ни с кем не разговаривай. Не заходи в помещения, не прячься, не нарывайся.

6. И еще раз – НИ С КЕМ НЕ РАЗГОВАРИВАЙ!

7. Ни на кого не смотри и никого не разглядывай. А если посмотрел и это заметили, просто уходи. Не получилось уйти – дерись.

8. Если же тебя бьют – закрывай голову.

«Что? О чем он? Я не хочу, чтобы меня опять били. Еще этого не хватало. Ну уж нет». Сердце ускорило бег, кровь бешеным потоком потекла по венам.

9. Не пытайся бежать или сбежать. Не выйдет.

10. Я должен выжить и выйти отсюда. Так что не мешай мне.

И не смей читать другие записи, они не для тебя. После инструкции идет чистый лист, на котором напиши, кто ты и что тебе нужно. Я же не псих.

Да уж. Инструкция обнадеживала, и все же спасибо ему за все эти важные подробности. Как люди выдерживают все это? Как выживают в таком месте? «Не смотри, не делай, не говори». И все это за бетонными стенами, за железными замками, в помещениях со стоячим, смрадным воздухом, из которых нет выхода.

Зато теперь я понимаю: он знает и даже чувствует, что я есть, что бываю в его теле. Он пока единственный, кто пытается со мной связаться. Может, именно он сможет помочь мне.

Я взяла огрызок карандаша, второй лист и написала:

Привет. Да, я иногда попадаю сюда. Но это от меня не зависит. Я пытаюсь узнать, почему я бываю здесь и почему оказываюсь именно в твоем теле.

Если бы я написала, что я Лина Маккольм, то он смог бы узнать, что я мертва, и подумал бы, что совсем свихнулся, если к нему приходит призрак. Лучше было обойтись просто именем Лина.

Дописала начатое:

…Меня зовут Лина. А тебя? За что ты здесь? Расскажи о себе.

Я свернула записку. Не зная, окажусь ли здесь вновь, решила просмотреть все его записи и развернула другие листы. Там были письма кому-то очень важному для него, но без адреса, без имени:

Прости меня. Прости, что не смог спасти, что опоздал. Теперь я здесь надолго. Мой гнев сыграл против нас. Я думал, что я сильный и хитрый. Что мой козырь – смекалка и что я все знаю. Но я ни хрена не знал. Пофиг, все получилось, как получилось. Я сделал это, чтобы уберечь тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Пусть такой ценой, это уже не важно. Ведь я обещал себе, Богу и тебе, что всю жизнь буду тебя охранять, обещал заботиться. А теперь я за решеткой. Пока не вижу выхода, но я его найду, обещаю.

Пишу эти жалкие письма, даю бестолковые обещания, но не могу заставить себя отправить их, потому что все это просто бесполезный мусор. Ведь на самом деле мне нечего тебе сказать, это просто слова заключенного, слова, которым не под силу что-либо изменить. Прости…

Иногда почерк был размытым или украшенным потертостями и разводами, словно немым узором пролитых слез.