Пятая гора

А мальчик с той минуты, как подал Илии кувшин с водой, стал, казалось, мало-помалу обретать вкус к жизни. Илия отрядил было его в помощь старику, убиравшему мусор, но надолго приохотить к работе не смог, и теперь мальчик вместе с другими ребятишками играл в дальнем конце площади.

«Что ж, тем лучше. Когда вырастет, еще придется пролить немало пота», — думал Илия, нимало, впрочем, не коря себя за то, что всю прошлую ночь проморил его голодом под тем предлогом, что «не трудящийся да не ест»: обращайся он с ним как с несчастным сироткой, жертвой жестоких ассирийцев, мальчик никогда бы не оправился от глубочайшей подавленности, в которую погрузился с ночи вторжения. Сейчас Илия хотел на несколько дней оставить его одного — пусть отыщет свои собственные объяснения произошедшему.

— Да откуда же детям знать такое? — не унималась меж тем женщина.

— Спроси — и убедишься.

И работавшие увидели, как женщина вступила с детьми в беседу. Те что-то сказали ей, она обернулась, улыбнулась и исчезла за углом.

— Как ты догадался, что дети знают, где найти пропитание? — спросил старик.

— Да очень просто: и я когда-то был ребенком, так что знаю: у детей нет прошлого, — отвечал Илия, вспоминая разговор с пастухом. — В ту ночь, когда ассирийцы взяли город, их, конечно, обуял ужас, но они скоро и думать об этом позабыли: и теперь город превратился для них в одну огромную площадку для игр, и он весь в их распоряжении. Уверен, что они найдут съестное, припасенное горожанами на случай долгой осады. Ребенок всегда способен преподать взрослому три урока: он весел безо всякой причины, всегда чем-то занят и умеет любой ценой добиваться желаемого. Я и вернулся-то в Акбар из-за этого мальчика.

В тот день после полудня еще несколько мужчин и женщин приняли участие в уборке площади. Дети отгоняли стервятников, сносили в кучу обломки дерева, обрывки ткани. Когда же спустилась ночь, Илия поджег огромную груду трупов. Выжившие в молчании смотрели, как взвивается в самое поднебесье столб дыма.

И когда все было кончено, Илия от усталости упал замертво. Но прежде чем заснуть, вновь посетило его давешнее ощущение: что-то очень важное пыталось и все никак не могло всплыть в его памяти. Нет, это было не то, что узнал он в бытность свою в Акбаре, а какая-то старинная история, и, казалось, вспомни он ее — и все происходящее обретет смысл и станет понятным.

* * *

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, сказал: отпусти Меня.

Иаков сказал: «не отпущу Тебя, пока не благословишь меня».

И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков.

И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь.

Илия проснулся как от толчка, окинул взглядом небесную твердь. Вот, оказывается, то, что он хотел и не мог вспомнить.

Давным-давно патриарх Иаков ночевал в своем шатре, когда ночью кто-то вошел туда и боролся с ним до зари. Иаков не уклонился от схватки, хоть и знал, что его противник — Сам Господь. И когда наступил рассвет, он все еще не был побежден и прекратил единоборство лишь после того, как Бог согласился благословить его.

И предание это переходило из поколения в поколение, чтобы никто и никогда не забывал: «Иногда нужно бороться с Богом». В жизни каждого человека случаются такие минуты, когда он видит, как пересекает его жизненный путь беда, будь то разрушение города, смерть ребенка, неправедное обвинение, болезнь, от которой остаешься калекой на всю жизнь. И вот в такую минуту Бог испытывает человека, требуя ответа на свой вопрос: «Зачем ты так цепляешься за свое краткое и исполненное страданий существование? В чем смысл твоей борьбы?»

Один человек, не знающий, что ответить на этот вопрос, примиряется со своей участью. А другой, ищущий своему бытию смысл и оправдание, сознает, что Бог поступил несправедливо, и бросает вызов собственной судьбе. И тогда ударяет с небес огонь — но не тот, что пепелит, а тот, что рушит и валит прежние, старые стены и открывает перед каждым его истинные возможности. Малодушный и робкий никогда не позволит, чтобы сердце его занялось этим огнем, ибо хочет всего лишь, чтобы все вновь стало прежним, причем немедленно, чтобы можно было жить и мыслить на прежний, привычный лад. Человек же отважный предает огню все прежнее и — пусть даже ценой неимоверных сердечных мук — отрешась от всего, включая самого Бога, идет вперед.

«Отвага неотъемлема от упорства».

И с небес с довольной улыбкой следит за ним Господь, ибо именно этого Он и хотел: чтобы каждый сам отвечал за собственную жизнь. Ибо некогда наделил Он сынов своих поистине бесценным даром — способностью выбирать из многих решений одно и поступать согласно ему.