«Пятая колонна» и Русская Церковь. Век гонений и расколов

А между тем, работа профессора Малахова в Доме Ипатьева завершилась. Его комиссия провела замеры здания, составила подробные планы всех помещений, исследовала подземные сооружения. И только после этого последовала команда на разрушение. Курировать операцию продолжал Щелоков. Он снова прибыл в Свердловск, участвовал в заседании обкома вместе с Ельциным. По его указаниям обком принял постановление как бы по собственной инициативе, без ссылок на Москву. Между прочим, точно так же, как осуществлялось цареубийство. Даже дата уничтожения дома была засекречена. Для оцепления подняли по тревоге курсантов пожарного училища МВД, подчинявшегося Щелокову. 15 сентября 1977 года подогнали технику. Стали крушить стены кран-бабой. Довершили бульдозеры, за три дня сравняв место с землей.

А постановление горисполкома подписали задним числом, 21 сентября, указав причину – «неотложная потребность в реконструкции улиц Свердлова и Карла Либкнехта». Вместе с Домом Ипатьева снесли еще пять зданий – чтобы трудно было определить даже место, где он стоял. Всю площадку завалили камнями и щебенкой. Кстати, и материалы комиссии Малахова, обследовавшей Дом Ипатьева, «исчезли». Они никогда и нигде не были опубликованы, и куда делись – неизвестно.

Ну а поиски Гелия Рябова после сноса здания еще продолжались. Хотя в его воспоминаниях и у Аллы Щелоковой сюжет существенно отличаются. У нее фигурирует некий Снегов, якобы сидевший в 1930-х в одной камере с человеком, участвовавшим в «сокрытии царских останков». Того расстреляли, но он сообщил сокамернику место «захоронения», и Снегов в 1970-х напросился на прием к Щелокову, даже передал нарисованную от руки карту. (Простите, не слишком верится. Неужели для двоих заключенных в камере смертников оказалось самым важным передавать эту информацию? Еще и карту рисовать, как-то хранить ее, обеспечивая себе при первом же тюремном «шмоне» однозначный приговор?) Дочь министра рассказывает и о том, как Щелоков добился разрешения Брежнева допустить Рябова к «царскому архиву».

В мемуарах режиссера ничего этого нет. Через МВД он получает доступ в спецхраны библиотек, но находит там лишь упоминание о «записке Юровского». Опять же через МВД получает адреса детей Юровского. Один их них, адмирал Александр Юровский, запросто дал ему требуемую «записку». Пояснил: «Отец написал… для историка Покровского, то, что было, и… как было. Копии этого документа я раздал по музеям. Революции, Дзержинского – там, где начиналась ВЧК. Вот, одну копию даю вам» [107, с. 53]. И Рябов как раз по этой «записке» сумел определить место «захоронения».

К достоверности это не имеет абсолютно никакого отношения. Во-первых, после смерти Покровского в 1932 году два варианта «записки» были изъяты из его бумаг и строго засекречены. Во-вторых, если даже у сына хранилась еще одна копия, то его самого посадили в 1952 году по «сионистскому» делу. Неужели при обысках у него оставили бы такой документ? А в-третьих, сейчас известны по крайней мере 7 копий «записки Юровского». Два экземпляра в ГАРФе и по одному экземпляру в РГАСПИ (бывший архив Института марксизма-ленинизма), в ЦДООСО (бывший архив Свердловского обкома), в Музее современной истории, в личных архивах Касвинова и Рябова. Но указание о «месте захоронения» содержится не в самой «записке», а в чьей-то «приписке» к ней. Причем эта «приписка» имеется не во всех, а только в одной из копий ГАРФа (а не Рябова).

Кинорежиссер утверждает, что он и сам в ходе экспедиций стал в душе монархистом. Что они с Авдониным и еще двумя энтузиастами, Качуровым и Песоцким, вели поиски «царских останков» самостоятельно, на собственный страх и риск. Для прикрытия и маскировки достали фиктивные документы на геологические изыскания. А Щелоков помогал им, но как бы со стороны. Рябов признавал: «Без Щелокова нашей затее была бы грош цена». Описывал, как возле их лагеря с раскопками постоянно бродили то грибники, то пастухи, и лишь позже он понял, что это были сотрудники МВД, обеспечившие, чтобы им никто не мешал. Но от КГБ эта деятельность как будто бы тщательно скрывалась, иначе и самим худо пришлось бы, и Щелокова бы подставили. А тот факт, что милиция выполняла приказания только собственного начальства, не выдавая поисковиков, Рябов объясняет якобы лютой враждой между МВД и КГБ. Он и себя выставляет твердым «щелоковцем», врагом ведомства Андропова.