«Пятая колонна» и Русская Церковь. Век гонений и расколов

Однако на этот раз его письмо даже не дошло до Брежнева. Подручный Суслова Зимянин составил резолюцию, что Шолохов ошибается, и Секретариат ЦК принял постановление: «Разъяснить т. Шолохову действительное положение дел с развитием культуры в стране», и «никаких открытых дискуссий по поставленному им особо вопросу… не открывать» [90]. А атаку на патриотическое движение повел Андропов, он даже придумал новый термин, «русизм». Представил в Политбюро доклад, где доказывал, что «русизм» – главная опасность для Советского государства [113, с. 194]. Председатель КГБ поучал: «Русизм – идеологическая диверсия, требующая особого к себе внимания и мер воздействия»; «Главная забота для нас – русский национализм: диссиденты потом – их мы возьмем за одну ночь». Любопытно, что в данном случае председатель КГБ и Сахаров оказывались полными единомышленниками! Академик точно так же, как Андропов, видел основную угрозу в пробуждении русского национального сознания[52]!

Бывший помощник Горбачева на Ставрополье В. Казначеев оставил воспоминания: «По-видимому, это была тщательно спланированная акция. По всем окраинам Советского Союза прокатилась яростная волна подъема национал-шовинизма – прибалтийского, армянского, грузинского, украинского, еврейского, начались отъезды целых еврейских семей на «землю обетованную», но главное – евреи стали проявлять неслыханную активность в СССР, создавая правозащитные движения и другие различные организации, которые КГБ по мере надобности хоть и разоблачал, но делал это чрезвычайно топорно и неумело, создавая больше рекламы этим движениям, чем пытаясь искоренить их на самом деле. На этом фоне лишь подъем русского национального самосознания подавлялся нещадно. Множество русских молодежных организаций национального толка были истреблены, а их участники получали не символические сроки, как, например, западные правозащитники, а совершенно реальные, полновесные 10–15 лет…» [113, с. 166–167].

Зато среди фигур, которые рекламировались как «столпы патриотизма», появлялись личности весьма сомнительного свойства. Например, академик Дмитрий Лихачев, крупнейший специалист по истории Древней Руси. Вроде бы жертва репрессий, пострадавший при Сталине. Хотя на Соловках в 1928–1931 годах он работал сотрудником «криминологического кабинета» – отдела лагерной администрации, осуществлявшего надзор за заключенными, в 1932 году был освобожден досрочно со снятием судимостей. В СССР он всегда был близок к либеральным диссидентам. Да и сам имел широкие связи с Западом, особенно с Англией, неоднократно приглашался туда читать лекции, был почетным доктором Оксфордского, Эдинбургского, Цюрихского, Бордосского, Сиенского университетов, членом Итальянской академии. Его приглашали и участвовать в совещаниях по Европейской безопасности.

Таким же авторитетным лидером патриотов выступал известный художник Илья Глазунов. Он открыто позиционировал себя «православным монархистом», но поддерживал дружбу с масоном Шульгиным. За «монархизм» и «антисемитизм» его почему-то никто не преследовал. Наоборот, он стал «придворным» живописцем, писал портреты Брежнева, Щелокова, Индиры Ганди, Урхо Кекконена, других политиков, кинозвезд. Участие советских спецслужб в партизанской войне в Лаосе и в революции в Никарагуа считалось строжайшей тайной. Но Глазунова посылали туда в командировки [113, с. 165–166]. По какой-то причине КГБ закрыл глаза на то, что он нелегально вывез за границу, выставил и продал там за круглую сумму картину «Мистерия XX века», запрещенную в СССР. А по возвращении ему… присвоили звание Народного художника СССР. Глазунов лично общался с Андроповым, и тот обеспечил ему выставки в Москве, собственный музей [29, с. 43–44]. Не правда ли, наводит на размышления?

Вот в такой непростой обстановке Предстоятелем Церкви стал Пимен (Извеков). Он был из дворянской семьи, как и Алексий (Симанский). Принял монашеский постриг и стал священником в катастрофические 1920-е годы, когда Церковь, казалось, погибала. Документы о его биографии частично утрачены, можно восстановить только отдельные факты. Но по ним видно, что Пимен отверг Декларацию Сергия (Страгородского), перешел к «катакомбникам». В церковных гонениях был осужден, трудился на строительстве канала Москва – Волга. Потом был сослан в Узбекистан. «Официальным» священником он не значился, и в 1941 году его призвали в армию. Он воевал храбро и доблестно, стал офицером, командовал ротой.