Пятизвездочный миллиардер

– Что же тогда произошло? – нарушил молчание Уолтер. – Можете не говорить, если не хотите.

Что произошло. На мгновенье Инхой задумалась. Это было так давно – может, она все забыла? Прошло столько времени, она уехала так далеко и так сильно изменилась, просто неузнаваемо. Наверное, она уже не помнит, что тогда произошло. Но нет, вся картинка по-прежнему тут и бесконечно крутится в глубине сознания, точно закольцованный ролик надоедливой видеорекламы, засевшей в голове и не желающей уйти. Сейчас Инхой поняла, что память об этом сопровождала ее каждую секунду всякого дня и всякой ночи и лишь пряталась в тень от яркого света деловых забот, но в любой момент была готова объявиться.

Разумеется, Инхой помнила, что тогда произошло. Конечно, она помнила, как тем воскресным вечером приехала к родителям после дневных трудов по наведению порядка в своем кафе и проверки его запасов. По воскресеньям посетителей всегда было немного, но тот день выдался особенно тихим, поскольку все друзья, следившие за судебным процессом, уже начали отдаляться, словно боясь подцепить заразу подозрения, нависшего над ее семьей. Инхой повздорила с Дунканом – в последнее время у них частенько возникали распри, много серьезнее обычных стычек. Для них, обоих с характером, яростные споры были способом выразить свою любовь и выказать преданность друг другу.

В тот раз они сцепились не из-за Милоша или обманчивости свободной демократии (подобного рода дебаты остались в далеком прошлом), но из-за чего-то гораздо более мещанского. В то время Инхой считала это пустяком, однако не могла ничего с собой поделать, ибо мелочь эта казалась очень важной. Месяц назад в своей индийской поездке они с Дунканом обручились – в Удайпуре купили кольца и обменялись ими на берегу озера Пичола. Отпраздновав событие, они провели незабываемую ночь в отеле «Озерный дворец», расположенном на острове посреди многолюдного города и одарившем прекрасным чувством, что в своей совместной жизни они всегда сумеют отъединиться от толпы. Но Дункан скрыл факт помолвки и даже шутил с приятелями: «Что-то я не обращаю внимания на других девушек, никак меня уже охомутали?» Инхой не могла сказать при всех: «Да, ты обручен». Однажды Дункан высказался перед братом и друзьями: «Институт брака позорен. Он загоняет в бездумную и покорную ячейку общества. Это не для меня». Инхой посмеялась, сделав вид, что это очередная его шутка. Но потом, когда они остались вдвоем, спросила, что он имел в виду. И получила ответ:

– Не задавай дурацких вопросов.

– В смысле?

– В смысле, не будь чертовой занудой. Супружество, супружество, супружество – ни о чем другом ты не говоришь и сама уже превращаешься в ненавистную тебе скучную клушу.

Дальше хуже. Она обвинила его в безответственности и в том, что он стыдится своей невесты, а Дункан взбесил ее, назвав протофеминисткой. Он ушел, оставив Инхой в кладовке, где она сверяла упаковки стручковой фасоли с накладной. Инхой прислушалась, не стукнет ли входная дверь, возвещая, что он вернулся, но различила только урчание холодильных витрин.

В доме родителей она почти обрадовалась ожидавшей ее рутине – несвязный разговор за столом, когда мать жалуется на дороговизну продуктов и нехватку времени приготовить полноценный ужин, а отец согласно кивает, точно механическая кукла. Порой он говорил о себе в прошедшем времени, словно с отставкой жизнь его кончилась. Я был весьма неплохим спортсменом. Я очень любил Пинанг, там было чудесно. Но обыденность эта была ей на руку, ибо позволяла думать о своем и присутствовать за столом, не участвуя в разговоре. Родители не замечали ее рассеянный взгляд и явные следы усталости – мешки под глазами, вымученную улыбку, обгрызенные ногти.

Мать разливала по тарелкам суп из стеблей лотоса («Нынче продают худосочные стебли, а раньше они были толстые и стоили дешево, помните?»), когда позвонили в дверь. Залаяла соседская собака – монотонные, лишенные интереса гав-гав-гав, никого не пугавшие, точно такой же лай по утрам встречал почтальона, приезжавшего на мопеде. Немецкая овчарка, избалованная и разжиревшая, днем стрескала вареную курицу с зеленой фасолью и лаяла просто так, ни о чем не предупреждая. После второго звонка она еще раз-другой гавкнула и заткнулась. Инхой была вся в своих мыслях, за долгие годы она привыкла, что отца вызывают на поздние совещания по государственным вопросам или кто-нибудь к нему приходит, чтобы за стаканом обсудить недельные события. В тот момент она думала: а если разорвать помолвку с Дунканом? Или расстаться с ним вообще? Вот уж он удивится.

– Кто бы это так поздно? – Мать взглянула на мужа, окуная половник в суп.

Инхой разглядывала плавающие на поверхности жиринки, похожие на маленькие жемчужины в мутном водоеме.

Отец посмотрел на дверь и, казалось, ничуть не удивился.

– Не знаю.

Точно, размышляла Инхой, надо порвать с Дунканом. Он этого никак не ожидает.

– Не открывай, дорогой, – сказала мать.