Пятнадцатилетний капитан

«Нет, нет! — думал кузен Бенедикт. — Я могу промахнуться или, что еще хуже, причинить ему вред. Подожду, пока оно спустится ниже. Как оно бегает! Я чувствую, как его крошечные ножки ступают по моему черепу! Это, наверное, очень крупное насекомое. О, если бы оно спустилось на кончик моего носа! Скосив глаза, я мог бы рассмотреть его и определить, к какому отряду, семейству, подсемейству и группе оно принадлежит!»

Так рассуждал кузен Бенедикт. Но расстояние от его остроконечной макушки до кончика его довольно длинного носа было велико, и кто мог знать, захочет ли прихотливое насекомое предпринять такое дальнее путешествие? И не вспорхнет ли оно, чтобы улететь из темной хижины на вольный воздух, к своим сородичам, нежащимся в жарких лучах солнца?

Кузен Бенедикт со страхом подумал, что это весьма вероятно. Никогда еще энтомологу не приходилось так волноваться. Африканское шестиногое не известного науке вида или, во всяком случае, разновидности сидело у него на темени, и он мог распознать его только в том единственном случае, если оно соблаговолит приблизиться к его глазам на расстояние одного дюйма.

Побродив по растрепанным волосам ученого, подобным зарослям дикого кустарника, насекомое медленно начало спускаться по его лбу, направляясь к переносице. Волнение кузена Бенедикта достигло наивысшего предела: насекомое находилось на вершине горы, неужели оно не спустится к подножью?

«Уж я-то обязательно бы спустился!» — думал достойный ученый.

Всякий другой на месте кузена Бенедикта, несомненно, изо всей силы хлопнул бы себя рукой по лбу, чтобы убить или хотя бы прогнать назойливое насекомое. Было нечто героическое в неподвижности ученого терпеливо сносившего щекотку и стоически ожидавшего укуса. Спартанец, позволявший лисице терзать свою грудь, и римлянин, державший в голых руках раскаленные угли, не лучше владели собой, чем кузен Бенедикт. Несомненно, ученый-энтомолог являлся прямым потомком этих двух героев!

Насекомое, побродив по лбу, отдыхало теперь на переносице… Вся кровь отхлынула от сердца кузена Бенедикта: поднимется ли насекомое выше надбровной линии, или спустится вниз по носу?..

Оно спустилось. Кузен Бенедикт почувствовал, как легкие ножки семенят по его носу. Насекомое не уклонилось ни вправо, ни влево. На секунду оно задержалось в углублении на переносице, образовавшемся вследствие постоянного ношения того оптического прибора, которого так не хватало сейчас бедному ученому, а затем решительно спустилось вниз и остановилось на самом кончике его носа.

Лучшего места насекомое не могло выбрать. Сведя в одну точку лучи зрения обоих Своих глаз, кузен Бенедикт мог теперь, словно через увеличительное стекло, рассмотреть насекомое.

— Боже мой, — вскричал кузен Бенедикт, вне себя от радости, — бугорчатая мантикора!

Грубая ошибка: надо было не выкрикивать, а только подумать это! Но не слишком ли многого мы требуем от самого большого энтузиаста среди энтомологов? Как тут не испустить крик радости, когда у вас на носу сидит бугорчатая мантикора с широкими надкрыльями из семейства жужелиц? Редчайшая разновидность мантикоры, водящаяся как будто только в южной части Африки, экземпляр, какого нет в лучших коллекциях! Как тут было не вскрикнуть от радости?

Но беда не приходит одна. Кузен Бенедикт не только вскрикнул, но и чихнул. Крик оглушил мантикору, а чихание вызвало сотрясение ее опоры. Кузен Бенедикт быстро поднял руку; с силой сжал пальцы в кулак и захватил только кончик собственного носа! Мантикора успела улететь.

— Проклятие! — крикнул ученый.

Но тут же он взял себя в руки, и всё дальнейшее его поведение могло служить образцом замечательного хладнокровия.

Кузен Бенедикт знал, что мантикора почти не летает, — она только перепархивает с места на место, а больше бегает. Он опустился на колени и пополз по полу. Вскоре он увидел в десяти дюймах от своего носа черную точку, быстро скользившую в солнечном луче.

— Поймать ее сейчас, — сказал себе кузен Бенедикт, — это значит рисковать раздавить ее. Нет! Я не сделаю этого! Я поползу за ней следом. Я буду изучать ее поведение в естественных условиях! Я буду любоваться ею! А словить ее я всегда успею.

Разве кузен Бенедикт был неправ? На этот вопрос трудно дать ответ. Как бы то ни было, но кузен Бенедикт, опустив нос к самой земле, пополз на четвереньках вслед за мантикорой. Через мгновение ученый уже выполз из своего дома и передвигался по опаленной полуденным солнцем траве прямо по направлению к ограде фактории. Еще через несколько минут он был уже у самой изгороди.

Как поступит мантикора? Поднимется в воздух и перенесется через ограду, оставив своего влюбленного преследователя по ту сторону частокола? Нет, это не в характере мантикоры, — кузен Бенедикт хорошо знал привычки этих жужелиц.

Он продолжал ползти, как ящерица, не выпуская из виду большой черной точки, быстро двигавшейся вдоль изгороди.