Пятнадцатилетний капитан

Мганнги — колдуны — в то же время являются и лекарями. Африканские дикари слепо верят в чудодейственную силу заклинаний своих мганнгов. Впрочем, многие колдуны были так же изувечены, как и остальные придворные. Видимо, разгневанный монарх подвергал этому наказанию и своих мганнгов, когда их лекарства не приносили ему облегчения.

Музыканты — мужчины и женщины — поднимали невероятные звуки из своих трещоток, били в гулкие барабаны, колотили длинными палочками с гутаперчевым шариком на конце по своим «маремба» — нечто вроде тимпана, сделанного из нескольких тыквенных бутылок. В общем шум получался оглушительный.

Над королевским кортежем развевались знамена. Воины несли на остриях пик побелевшие черепа вождей соседних племен, побежденных Муани-Лунга.

На площади короля встретили бурными приветственными возгласами. Охрана караванов> разрядила в воздух ружья, но звук выстрелов потонул в отчаянном реве толпы. Хавильдары простерлись ниц перед королем.

Альвец, выступив вперед, преподнес королю большую пачку табаку — «успокоительной травы», как ее называют в Казонде. Это было весьма кстати: Муани-Лунга как раз нуждался в каком-нибудь успокоительном средстве, ибо он с утра пребывал в очень плохом настроении.

Вслед за Альвецом Коимбра, Ибн-Хамис и другие работорговцы заверили в своей преданности могущественного властителя Казонде.

«Мархаба!» — говорили королю арабы, прикладывая руку ко лбу, рту и сердцу. «Мархаба» на языке арабов, жителей центральной Африки, значит: «добро пожаловать». Метисы из Уджиджи хлопали в ладоши и отвешивали низкие, до самой земли, поклоны.

Но Муани-Лунга даже не смотрел на пресмыкающихся перед ним льстецов. Шагая, он широко расставлял ноги, словно земля качалась под ним. Так он обошел всю площадь, осматривая выведенных для продажи рабов. Если работорговцы боялись, как бы королю не вздумалось объявить своей собственностью кого-нибудь из невольников, то последние не меньше страшились попасть во власть этого свирепого животного.

Негоро ни на шаг не отходил от Альвеца. Вместе с ним он представился королю. Они беседовали на туземном наречии, если может быть назван беседой разговор, в котором одна сторона только мычит или издает какие-то междометия. Речь Муани-Лунга стала членораздельной только тогда, когда он попросил Альвеца пополнить запас водки, исчерпанный последними выпивками.

— Король Лунга — желанный гость на рынке в Казонде! — воскликнул Альвец.

— Пить хочу! — ответил монарх.

— Король получит свою долю в прибылях ярмарки, — добавил Альвец.

— Пить! — бубнил свое Муани-Лунга.

— Мой друг Негоро счастлив лицезреть короля Казонде после столь долгой отлучки!..

— Дадут ли мне, наконец, пить? — рычал пьяница, от которого и так разило спиртом.

— Не угодно ли королю помбе или меда? — лукаво спросил работорговец, отлично знавший, что угодно Муани-Лунга.

— Нет, нет!.. — закричал король. — Огненной воды! За каждую каплю огненной воды я дам моему другу Альвецу…

— По капле крови белого человека! — подсказал Негоро, сделав Альвецу незаметный знак, на который тот ответил утвердительным кивком головы.

— Кровь белого человека? Убить белого? — переспросил Муани-Лунга. Дикие инстинкты его сразу ожили при этом предложении.

— Белый убил одного из агентов Альвеца, — продолжал португалец.

— Он убил Гэрриса, — подхватил Альвец. — Мы должны отомстить.

— Тогда надо послать его к королю Массонго, в верховья Заира. Воины Ассуа разрежут его на кусочки и сожрут живьем. Они не потеряли еще вкуса к человечьему мясу, — сказал Муани-Лунга.

Это было правдой. У некоторых племен центральной Африки всё еще сохранился обычай людоедства. Ливингстон в своих путевых записках отмечает, что племя маньема, живущее на берегах Луалабы, ест не только убитых на войне врагов, но и покупает рабов, чтобы пожрать их. Камерон также столкнулся с одним племенем людоедов — моэне — бугга, а Стенли наблюдал случай людоедства у жителей Оукуса.

Но, как ни ужасна была казнь, придуманная королем для Дика Сэнда, она не понравилась Негоро: в его расчеты не входило выпускать жертву из своих рук.

— Этот белый убил нашего друга Гэрриса в Казонде, — сказал он.

— И здесь же он должен умереть! — добавил Альвец.

— Убивай его где хочешь, Альвец, — ответил Муани-Лунга. — Только помни уговор: по капле огненной воды за каждую каплю крови белого!

— Ты получишь свою огненную воду, король! — ответил работорговец. — И ты убедишься, что ее недаром называют огненной. Она будет пылать! Хозе-Антонио Альвец угостит сегодня короля Муани-Лунга пуншем!

Пьяница с размаху хлопнул по руке Альвеца. Он не помнил себя от радости. Свита и жены короля радовались не меньше его самого. Они никогда не видали, как горит «огненная вода», и думали, что ее можно пить пылающей.

Бедный Дик Сэнд! Какая страшная пытка была уготована ему! Если и цивилизованные люди в пьяном виде теряют облик и подобие человеческое, то можно представить, какое действие должно было оказать опьянение на дикарей!