Осенью Пятницкий раздобыл хорошую копию паспорта на имя Пимена Михайловича Санадирадзе и по ней поселился в отдельной квартире в Козихинском переулке.
Однако новая фамилия, которую носил теперь заведующий «всей техникой» МК, становилась не слишком надежным прикрытием. Аресты в Москве продолжались, охватывая все больший круг подпольщиков. То и дело полиция вылавливала кого-нибудь из людей, связанных с Пятницким. Схватили Гальперина, и он из тюрьмы ухитрился предупредить Осипа, что петля вокруг него сжимается все туже, что следует как можно скорее уехать из Москвы. Да и сам Пятницкий опытным взглядом замечал неотступную слежку. Все труднее становилось «обрубать хвосты». Один раз он решил было, что окончательно попался. Заметив, что за ним идет шпик, Осип вскочил на конку, шпик за ним. Вытащил из кармана фотографию, поглядел на нее, потом — изучающе на Пятницкого. «Сейчас возьмут», — мелькнула мысль. Но, взглянув на фотографию, которую шпик рассматривал совершенно открыто, Пятницкий увидел на ней не себя, а… Гальперина, снятого во весь рост. Чуть отлегло от сердца, и, соскочив с конки на ходу, Пятницкий довольно легко ушел от шпика. Прежде всего, конечно, принял меры для сохранения типографии — ее перенесли в Замоскворечье.
Скоро Пятницкий получил еще одно предупреждение от члена МК Леонида Бельского, только что выпущенного из тюрьмы. Бельский уверял, что в охранке ему были названы все клички и настоящая фамилия Пятницкого и что с часа на час его должны арестовать.
В начале сентября арестовали нового секретаря МК — Марка. Пятницкий чувствовал, как иссякают силы и сдает нервная система. Теперь в каждом встречном он подозревал филера. Все явки с работниками своего аппарата перенес на улицу и только на ночные часы. Страдал жесточайшей бессонницей. Исхудал страшно. В густой длинной бороде тридцатилетнего большевика появились седые пряди. Наконец не выдержал и прямо заявил вновь назначенному секретарю МК Андрею (Кулеша), приехавшему из Питера, что не считает целесообразным свое дальнейшее пребывание в Москве.
— Я каждую минуту жду ареста. По крайней мере десяток филеров знают меня в лицо. Сам понимаешь, что в таких условиях работать трудновато.
Андрей не согласился с доводами Пятницкого — он еще слабо ориентировался в московской обстановке — и даже стал говорить какие-то красивые слова о непременном риске каждого революционера-профессионала.
Пятницкий усмехнулся.
— Как знаешь. Я тюрьмы не боюсь. А вот дело может пострадать.
Как-то в феврале ему дали знать, что на одной из явок с ним должен встретиться Зефир — Моисеев, чтобы передать поручение Заграничного бюро Центрального Комитета.
Поговорить с товарищем Зефиром так и не удалось. За домом явно следили, и Пятницкий вынужден был уйти, чтобы попытаться увести за собой шпиков и дать возможность скрыться Зефиру. Провозился со шпиками всю ночь и больше с Зефиром не виделся.
Но секретарь МК Андрей на другой же день сказал, что Зефир от имени ЦК предложил Пятницкому немедленно выехать за границу, в распоряжение Заграничного бюро.
Стал срочно сдавать «всю технику» товарищу, выделенному Московским комитетом, и в середине марта 1908 года уехал из Москвы.
Легко сказать — немедленно уезжай за границу. А как это сделать практически? Прежде всего следовало избавиться и от шпиков и от шпикомании, терзавшей его нервы. Поехал в Пензу. Слежка. Бросился в Ростов-на-Дону. Поначалу недурно устроился, прописался, установил связи с местной большевистской организацией. И опять обнаружил за собой упорную слежку. Перестал прописываться, мыкался по ночевкам. Документов для легального отъезда за границу достать не мог, время шло, да и Ростов грозил стать для него ловушкой.
И тогда Пятницкий решил отправиться в свой родной Вилькомир, надеясь раздобыть там какую-нибудь «липу» и перебраться через границу, воспользовавшись старыми связями с контрабандистами.
«Стали звать за границу из России, — вспоминала об этом времени Н. К. Крупская, — нашего «спеца» по транспортным делам, Пятницкого, теперешнего работника Коминтерна, наладившего в свое время очень хорошо транспорт через германскую границу. Но пока ему удалось уйти из-под слежки, из-под ареста, перебраться через границу, прошло чуть не восемь месяцев».
А как ему удалось уйти из-под ареста в родном благословенном Вилькомире, он не без доли юмора, но, как всегда, лаконично поведал всей семье Ульяновых: Владимиру Ильичу, Надежде Константиновне и Марии Ильиничне за вечерним чаем, в день своего приезда в Женеву.