Пилигрим

Она ударила маленьким кулачком себе в грудь, в ее блестящих глазах на раскрасневшемся лице стояли слезы.

— Скажи, Юра, ты возьмешь на себя ответственность за другие смерти? Потому что я больше не хочу! Я вижу, как они идут мимо, улыбаются, кивают, такие живые, со своими желаниями, мечтами. А потом узнаю, что их больше нет. И виной тому — я, потому что не смогла перебороть свой страх и чуть дольше остаться там, где должна!

Она закрыла лицо руками, беззвучно заплакала, сразу сделавшись маленькой и беззащитной.

Гарин мысленно выругал себя за несдержанность, присел рядом, положил ладонь на подергивающиеся плечо.

— Родная, — сказал он ласково. — Ты и так делаешь больше, чем мы можем. Без тебя у нас вообще не было бы шансов! Я уверен, и не только я, что ты нас доставишь куда нужно, может и не сразу, но обязательно доставишь. И те матросы, которые приходили сюда, тоже в это верят. Потому что понимают — другого выхода нет.

Девушка всхлипнула, потянулась в карман за платком.

— Я готов взять на себя все потери, — подбирая слова, продолжил Юрий. — Готов нести эту ответственность. Но если мы потеряем тебя — это будет настоящей катастрофой. А то, что ты предложила, гарантировано к этому приведет. И пусть я лучше буду каждый раз стоять против толпы, чем видеть, как все медленно умирают без шанса на спасение. Так что, давай все будем делать, как и делали — осторожно, шаг за шагом. А недовольным я все объясню. Поверь, со временем они поймут, что были неправы.

Он погладил Элли по спине, добавил:

— Но главное — я не хочу лишиться тебя. Понимаешь? У меня, кроме тебя, больше никого нет.

— У тебя есть Кира, — глухо ответила девушка.

— Кира — другое. А ты — моя семья. Вы обе для меня важны, за обеих я пойду в огонь и в воду. Но не бросай меня вот так, глупо и необдуманно, ладно?

Элли молчала, вытирая слезы.

— Обещаешь? — наклонился к ней Гарин.

— Обещаю, — тихо ответила девушка.

— Вот и хорошо, — Гарин пожевал губы, не зная, что еще сказать.

Дверь каюты отъехала, вошла Кира с двумя дымящимися чашками. Быстро оценила обстановку, кивнула Юрию в сторону выхода. Спросила:

— Доно, вот ты можешь хоть раз пообщаться так, чтобы дело не кончалось слезами?

— Могу, — сухо ответил Гарин, поднимаясь. — Ты все знала?

— Если ты про снотворное — знала, — кивнула Аоки. — Но Элли хотела все обсудить с тобой. Вижу, обсудила.

В последних словах было столько язвительности, что Юрий даже поморщился.

— Чего рожу корчишь? — воинственно спросила Кира. — Такое ощущение, что это не ты, а тебя обидели.

— Он меня не обидел, — сдержанно сказала Элли. — Все очень доходчиво объяснил.

— Вот и прекрасно, — Кира протянула ей одну чашку. — А теперь давай мы с тобой поболтаем, у меня история есть обалденная.

Покосилась на Юрия:

— Ты тут на наш горячий шоколад роток не разевай — добудь сам, в неравном бою с Биттоном. У вас еще есть что обсудить?

Гарин лишь развел руками — он не привык общаться с Элли в присутствии такого настырного «адвоката». Помялся на месте, решая сказать ли что еще, но потом поймал взгляд Аоки, говорящий, «Не сейчас», брякнул: «Спокойной ночи» и вышел в коридор.

На душе осталось ощущение тягучей незавершенности.

* * *

Боль может быть бесконечной, растянутой во времени так долго, что уже невозможно вспомнить, когда именно она началась. Звенящая, острая боль, перекрывающая все остальное, заставляющая давать любые обещания, проклинать самых любимых людей. Такая боль безумна, в ней не может быть рационального спокойствия и взвешенного терпения.

Казалось, что оголенные нервы торчат в разные стороны, словно белоснежные пульсирующие ветви, и жгут, режут, дробят. Сквозь огненные вспышки Юрий успевал заметить прозрачный корпус «Полыни», разваливающийся на геометрические фигуры, кровавые извивающиеся кляксы товарищей, серо-черную метель, проносящуюся сквозь них. В какой-то момент бурлящее пространство исчезло, и Гарин увидел под собой огромную сферу, потрескавшуюся, расколотую, заполненную мириадами горящих светлячков. А рядом — сотни других разноцветных пузырей, каждый из которых не похож на другой.

Потом сферы покачнулись, когда между ними протиснулось нечто чудовищное, бесформенное, издающее оглушающее «Рэка-рэка-рэка». Прочь от него метнулась серебристая тень — теперь Юрий точно знал, что это Элли.

Щелчок, удар, вспышка.

В легкие с хрипом ворвался воздух, вынося обратно протяжный стон. Юрий дернулся, ощущая на груди и плечах тугие ремни крепления брони, отжался от пола и, пошатываясь, встал. Мутная пелена перед глазами превратилась во внутреннюю часть забрала с мерцающим боевым интерфейсом, монотонный бубнеж — в голос модулятора, перечисляющего активные системы бронескафадра.

— Время, — приказал Гарин, оглядываясь.

На первый взгляд все было как надо — он находился в десантном ангаре, как и несколько десятков других матросов.

— Семнадцать часов, двадцать три минуты, десять секунд по общекорабельному времени, — с готовностью отозвался модулятор.

Юрий с трудом сообразил, что с начала прыжка прошло более трех часов.

— Что-то долго, — пробормотал он.