Пёстрые эскизы. Сборник рассказов

Антонио щедро расплатился с ней, и, как всегда, она, молча кивнув в сторону стула, попросилась посидеть у него, передохнуть с дороги, прежде чем уйти обратно. Антонио никогда не отказывал ей во внимании, в некотором роде даже был рад, разрешал смотреть, как он работает, и тогда она молча садилась на стул с продавленным сиденьем, что стоял у окна, поправляла волосы, выбившиеся из-под косынки, и заворожённо наблюдала за ним. Ей всё нравилось в мастерской – причудливые инструменты, конский волос, запах клея из животных шкур, куски кленовых брусков и, конечно же, сам мастер. У него было благородное лицо с тонкими чертами, нос с горбинкой, бледные губы. Одежда на нём всегда была простая и просторная, не сковывала его движений при работе, в неё он полностью уходил, двигался без лишних усилий, словно с помощью каких-то скрытых механизмов под смуглой кожей, воодушевлённо творил, каждое движение его было до точности рассчитано, с сосредоточенным выражением лица он мог восторженно строгать какую-то непонятную для неё деревяшку, как маг, вдыхая в неё жизнь. Вот и сейчас он взял в руки маленький рубанок и полоснул им по нижней деке, чтобы сделать наклон от середины до края, из-под лезвия сразу вышла длинная стружка, свернулась в поросячий хвостик, бесшумно упала на пол, к его ногам. Иногда он разговаривает с частями несобранной скрипки – о чём-то их просит, приказывает или ругает под их молчаливое согласие. С готовой скрипкой у него совсем другие отношения, он с ней даже спорит порой, и она ему отвечает, возражает, когда визжит и смеётся от его шуток и просьб.

Внезапно он поднял голову и пристально посмотрел на молочницу холодными льдинками серых глаз, она скромно опустила голову и затеребила край косынки грубыми руками.

– Если ты хочешь пропустить стаканчик-другой, Кармела, графин с граппой на столе, – мягко с улыбкой предложил он.

Она, как всегда, ничего не сказала, встала, тяжело вздохнув, и вышла из мастерской, осторожно прикрыв дверь за собой. Старик странно улыбнулся и подумал: «Вот поди разбери, что у этих женщин в голове и чего они хотят».

Работа над новым инструментом продвигалась медленно, но уверенно, была наконец найдена и подобрана именно та гамма древесины и лака, которая должна была сделать диапазон звучания новой скрипки исключительным, прославив мастера на века. Разные породы дерева были уже основательно заклеены и почти подсохли, последние мазки янтарного лака были нанесены на отшлифованный до блеска корпус, инструмент подсыхал на столе. Антонию уже потирал руки, предвкушая удовольствие которое он получит завтра утром от первых звуков. Ту ночь он так и не смог заснуть, то вставал, чтобы выпить воды, то, вскакивая, подходил к скрипке и подолгу на неё смотрел, ложился снова спать, ворочаясь с бока на бок, думал, впадал в дремоту, тяжело дышал, даже пропустил пару стаканчиков граппы в три часа ночи, что не делал раньше никогда. И вот наконец долгожданное утро задребезжало сонными лучами по вспотевшему окну, он встал с тёплой постели в одной ночной рубашке, взял в руки своё детище, осторожно, словно боясь его сломать, приложил смычок к струнам, осторожно прошёлся по ним, водя снизу вверх, из скрипки полился волшебный вибрирующий звук музыки, он прекратил играть, прислушался, задумался. Вокруг вместе с ним всё замерло, затаилось, даже птицы перестали чирикать под окном, он снова заиграл, стал медленно выводить красивую, возвышенную мелодию, улыбаясь чему-то своему, в нём заторжествовала гордость за самого себя, что наконец он сумел, достигнуть того, о чём мечтал все эти годы, того, что ещё никто до него и после него не сможет сделать, потому что он лучший мастер, непревзойдённый, и скрипка, словно читая его мысли, выводила пафосную мелодию торжества. И вдруг его благородное лицо искривилось в злой гримасе, она перестала воспроизводить тот звук, ради которого он затеял всё это – напрасные мучения, бессонные ночи, часы кропотливой работы, расчёты, годы проб, ошибок и испытаний.

Он попробовал ещё раз, ещё и ещё, но с упрямством мула скрипка противилась и не желала брать нужную ему ноту, она стала даже фальшивить, противоречить ему, тогда, словно раненый зверь, в порыве ярости он заорал и швырнул её в стенку, разбил вдребезги, потом подбежал и стал прыгать на ней, превращая в куски и щепки её хрупкое тело.