Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

Обычно проливы и внутренние водные пути, а также родственные им фьорды и заливы возникают после того, как ледник, пробивший скалы, отступает. Пейзажи Магелланова пролива производили возвышенное, торжественное впечатление. Оруженосец Дрейка Фрэнсис Претти писал: «По обе стороны от нас высились горы; даже самые низкие из здешних гор поражают своей исполинской высотой, а между тем есть и другие, которые, как это ни поразительно, по высоте превосходят их и столь возвышаются над своими собратьями, что между ними умещается три ряда облаков».

По словам лоцмана да Силвы, они «шли, не встречая никаких препятствий или помех со стороны ветра и погоды: возвышенности по обеим сторонам стояли, покрытые снегом, и весь пролив был тих и спокоен». В какой-то момент, пробираясь по этим таинственным водным путям, они поняли, что они не одни. Вдалеке они разглядели «индейских рыбаков на каноэ или плоскодонках», мирно плывущих по своим делам. На мгновение можно было поверить, что мир достаточно велик, чтобы вместить своих обитателей во всем их разнообразии.

Внимание Дрейка привлекли три острова условно треугольной формы, один из которых он, по словам Флетчера, посчитал особенно «прекрасным, большим и плодородным». Дрейк назвал их островами Королевы Елизаветы.

Два соседних острова кишели «незнакомыми птицами» размером чуть меньше гусей, с пухлыми плотными телами. Вместо перьев их покрывало подобие короткой бархатистой шерсти. «Эта дикая птица не может летать, поскольку ее крылья слишком коротки и не имеют перьев, но покрыты каким-то пухом, наподобие того, какой бывает у молодых двухмесячных гусят, – писал Флетчер (разумеется, это были пингвины). – Голова, глаза и ноги у них очень похожи на утиные… Они размножаются и селятся на суше, а днем спускаются к морю кормиться. Они так жирны, что могут передвигаться только шагом, и с них нельзя снять кожу, не сняв также и плоти, по причине их чрезвычайной тучности». Впрочем, как оказалось, эти птицы обладали недюжинной силой. Когда люди пытались дубинками отогнать их от гнездовий, пингвины хватали дубинки клювами и крепко держали. Кроме того, они испускали ужасное зловоние (хотя моряки, от которых тоже пахло не лучшим образом, могли этого и не заметить).

Пингвины могли показаться неуклюжими во всех отношениях, кроме одного. Они отлично плавали, «охотились в воде на другую живность и спасались от любого зверя, желающего их схватить». Их было на удивление много: Флетчер писал, что их люди за один день перебили три тысячи пингвинов, а поскольку мясо этих птиц оказалось «весьма питательным и полезным», их многочисленность можно было считать настоящим подарком судьбы.

Но судьба приготовила им и менее приятные подарки. Откуда взялся на одном из островов распростертый труп неизвестного человека? Когда его попытались перенести, «его кости, не удержавшись вместе, рассыпались». Пролив не собирался сразу раскрывать им все свои тайны. Прежде чем покинуть эту группу островов, Дрейк приказал срубить дерево и забрал ствол с собой, чтобы когда-нибудь в будущем доказать Елизавете I, что он действительно побывал в Магеллановом проливе.

На каменистых пляжах лениво возлежали семейства морских слонов. Эти удивительные трехметровые существа с короткими ластами и уходящей в плечи округлой головой лениво хлопали по влажному песку широкими хвостами, разбрасывая его в разные стороны. На других отмелях толпились пингвины, а над головой кружили огромные черно-белые кондоры. В иле цвели миниатюрные белые орхидеи. Густая местная растительность источала опьяняющий аромат. Ветер приносил запах влажного мха, смешанный с ароматом полевых цветов, освежающей прохладой ледников и легким острым привкусом морской соли. Монументальные ледники всех оттенков голубого, серого и бурого возвышались над маленькими кораблями Дрейка. Иногда от ледников откалывались глыбы льда, и глубокий рев эхом разносился над расщелинами и непрозрачной водой.

В глубине островов под непроницаемым лиственным навесом царила вечная тьма. «Лес здесь настолько густой, что нам приходится постоянно сверяться по компасу, – писал молодой Чарльз Дарвин, посетивший Магелланов пролив на борту корабля «Бигль» в 1834 г. – В глубоких оврагах царит не поддающаяся описанию картина мертвенного запустения. Снаружи бушует ветер, а в этих лощинах ни одно дуновение не тревожит листья самых высоких деревьев. Здесь так мрачно, холодно и сыро, что не растут даже грибы, мхи и папоротники». Когда Дарвин наконец выбрался из заколдованного леса на вершину, его глазам предстал тот же вид, который несколько столетий назад развернулся перед людьми Дрейка: «Неправильные цепи холмов, испещренных пятнами снега, глубокие желтовато-зеленые долины и морские заливы, врезающиеся в сушу под разными углами».