Пиратский остров; Молодые невольники

– Нет, – отвечал Билл. – Нет даже еще и одиннадцати. Но ты так много вынес здесь горя, что тебе год казался веком. Но мне мудрено только, что ты совсем не узнал меня.

– Не узнавал до тех пор, пока ты не заговорил. Но всякая тень сомнения исчезла, когда ты раскрыл: меня так и обдало всем родным, дорогим сердцу.

– Вот видите, мастер Колли, – сказал Билл, обращаясь к молодому шотландцу. – Мой брат Джим имел счастье родиться двенадцатью годами позже меня и едва выучился твердо стоять на ногах, как его сейчас же послали в школу. Ну а я должен был работать и помогать ему. Вот почему мне казалось, что он будет очень рад увидеть меня.

– И как еще рад! – воскликнул Джим.

– Верю, верю, – сказал Билл. – Ну-ка, разворачивай скорее свой свиток!

– Какой тебе свиток! – возразил Джим. – Рассказ о моих похождениях в пустыне состоит не из одного, а из тысячи свитков, и в каждом свитке описание особенного страдания. Одно могу только сказать вам: мне кажется, что я провел целые годы в том, что странствовал по пескам Сахары; целые годы в том, что обрабатывал поля на краях пустыни; целые годы копал колодцы; целые годы пас стада коз, овец и других животных. Я принадлежал многим господам – один хуже другого; и много-много разочарования испытал я, много разбитых надежд пережил, а свободы все не достиг. Один раз я был уже в дне пути от Могадора, и меня опять продали новому хозяину, который погнал меня обратно, в самую середину пустыни. Два или три раза я пытался освободиться посредством побега, но всякий раз был пойман и бит почти до смерти за непростительное преступное желание украсть у моего господина мою собственную личность. Часто находило на меня искушение убить себя, но какое-то любопытство и упорство удерживали от этого шага. Мне хотелось посмотреть, долго ли судьба будет преследовать меня, и я решился не становиться поперек воли провидения. Притом же самоубийство противно моим религиозным убеждениям: кто преждевременно ищет смерти, желая избавиться от временных страданий и бедствий, тот только доказывает, что он плохой боец в борьбе с жизнью или, скорее, – просто трус.

– Совершенно справедливо, – сказал Гарри Блаунт. – Но надеюсь, что самые тяжелые испытания для вас уже позади. Страдания миновали: наши хозяева дали слово доставить нас в Могадор, где нас выкупят соотечественники. Разумеется, и вы также будете в этом числе.

– Не увлекайтесь этой надеждой, – сказал Джим. – Много лет я тешил себя подобными мечтами. Каждый господин, которому я доставался, давал мне точно такое же обещание, а между тем, как видите, до сих пор я еще здесь. Когда мои последние господа принялись вытаскивать камни из разбившегося корабля, я думал, что непременно вместе с камнями попаду в какой-нибудь приморский город. Но и эта надежда оказалась такой же несбыточной, как и все прежние, владевшие мной с тех пор, как разъяренное море выкинуло меня на эти проклятые берега. Думаю, что очень немногие имели счастье выбраться отсюда на свободу; но большая часть бедных моряков, попавших на берега Сахары, никогда уже не выбирались отсюда и умерла под бременем нестерпимых трудов и жестокостей, которым пленники подвергаются в здешней пустыне. Они умерли, не оставив следа своего существования, как собаки и верблюды, принадлежащие их общему господину…

Вы желаете, чтоб я дал вам подробный отчет моей жизни с тех пор, как я попал в пустыню? Я не могу этого сделать, но вот вам пример, из которого вы все поймете. Положим, что вы провели три месяца в Сахаре, а я, по словам Билла – десять лет; но моя неволя длилась в сорок раз больше, чем у каждого из вас. Умножьте же всю сумму ваших страданий на сорок – и вы будете иметь понятие о том, что я вынес… Вероятно, вы были свидетелями сцен бесчеловечной жестокости – сцен, возмущавших самые глубокие чувства вашего сердца. Ну а я в сорок раз больше бывал свидетелем таких сцен. Страдая от мучений жажды и голода, вы, быть может, молили Бога послать вам смерть как единственное средство избавиться от муки. Если вы испытали это один раз, так я сорок… Может быть, вам представлялись светлые надежды освободиться и еще раз увидеть дорогую родину, и потом вы переживали всю горечь разочарования. И в этом случае я страдал в сорок раз больше вас.

Матрос Билл и молодые мичманы уже несколько дней находилось под влиянием счастливой надежды, что идут по прямой дороге к свободе, но слова человека, более знакомого с обманчивыми путями пустыни, снова пробудили в них тяжелое чувство настоящего положения. От Билла молодые моряки узнали, что брат его Джим был старшим помощником на корабле, потерпевшем крушение у этих берегов. По разговору его видно было, что в нем соединялись как природные способности, так и научные познания, которые ставили его выше других.

Ложась спать, юноши рассуждали между собой о том, что слышали и видели.

– Если такой достойный и знающий человек, как Джим, пробыл десять лет в плену у разбойников Сахары, то какая надежда остается нам? Если он не сумел бежать и не мог добиться, чтобы его доставили в Могадор, то о нас и говорить нечего.