Писец. История одного туриста

Возможно, он стряпал обед, но у него случился сердечный приступ. Такое тоже бывает – можете мне поверить. Один мой повар так и скончался. Причём, все приступы случались у него за приготовлением обедов на три персоны, пока последний, четвёртый, не отправил беднягу в глубокую могилу. А ведь я даже не повышал на него голоса! Потому что поваром он был превосходным, и фазанов жарил так, как никто не жарил ни до, ни после него.

Я проверил пульс лежащего слуги и выяснил, что тот повар был живым.

Я выдохнул с облегчением и решил проверить весь особняк.

Огромного, как скала, охранника я нашёл рядом с лестницей, но ему повезло не так, как слуге-повару, – было похоже, что ему перегрызли горло. Он сидел у стены, перестал дышать, и красной кровью уже истёк – перепачкал всё вокруг себя – и лестницу, и пол, и стены.

Я с аккуратностью, чтобы не испачкать дорогие туфли и брюки, обошёл красную кровавую лужу и начал подниматься по лестнице на второй этаж.

– Сучка! Шлюха! – услышал я сверху знакомый голос, но не обрадовался.

Это кричала Патриция! В этот момент все сомнения улетучились, я разозлился и поспешил с подъёмом.

Я вбежал в спальню мадемуазель и увидел неприятную для себя картину: Ниу болталась на верёвке, голая, с кляпом и вниз головой, а рядом с ней стояла Патриция со шваброй в руке. Этой шваброй она, как я понял, не вытирала пол, а побивала китаянку. А на губах Патриции, и правда, была кровь – мне это не понравилось, потому что выходило за наши рамки.

– Патриция, что ты делаешь? – крикнул я.

– Рассказываю этой сучке о тонкостях культурного поведения в Европе!

Я отобрал у Патриции швабру и швырнул её в дальний угол.

– Ты с ума сошла! Где ты взяла верёвку?

– Наш портье дал! У него много всякого полезного хлама.

Да, надо признать, что наш портье был славным малым, и выручал каждого, кто обращался к нему за помощью.

– Но зачем? Зачем этот цирк?

– Чтобы знала с кем имеет дело! Она заслужила!

Я решил попытаться примирить дам – снял китаянку и развязал верёвку, а Патриция мне не мешала.

– Кляп хоть оставь! Не хочу слышать её долбаного писка!

Я оставил кляп, но развязал мадемуазели руки, и она сама вытащила кляп из своего рта.

– Я урою тебя, лошадь! – крикнула китаянка, бросилась в атаку на Патрицию и вцепилась в её длинные светлые волосы.

Я поначалу пытался их разнять, но у меня ничего не вышло. Честно признаюсь, я не знал, что мне делать, и поэтому решил довериться судьбе.

Я отошёл к окну и принялся ждать окончания женского поединка.

А тем временем Лондон снова погрузился в мрачное состояние, которое принесли с собой чёрные, как парик Каннингема, тучи, и на стекле появились первые капли.

Прохожие боялись промочить свою нехитрую одежонку и спешили укрыться под навесами или деревьями. Водители повозок оповещали о непогоде звонкими сигналами, а я слушал звуки глухих ударов и трудной возни. А потом был хрип, и всё стихло.

Я обернулся и увидел то, что и ожидал увидеть. Патриция сидела рядом с телом китаянки, а у мадемуазели Ли с горлом случилась такая же беда, как и у грозного охранника на первом этаже.

Я подошёл к Патриции.

– Ты освоила новый приём?

Патриция посмотрела на меня.

– Почему ты мне не помог? – спросила она.

– Потому что я знал, что ты выживешь.

– Она не была самой слабой китаянкой на свете.

– Я знаю. Она была крепкой и выносливой, но она не носила под сердцем ребёнка, – сказал я и поцеловал Патрицию, но в щёку.

В поединке двух женщин всегда победит та, которая готовится стать матерью. И вообще, она перегрызёт горло любому, кто встанет у неё на пути. А вот в поединке двух беременных женщин исход известен лишь богам, и можно делать ставки.

– А почём ты знаешь, что она не носила? Может, и носила. И может, даже твоего! – сказала Патриция

Я в это не верил – вряд ли мадемуазель Ли захотела бы иметь ребёнка от первого встречного красавца.

Да и нужно ли было об этом думать тогда? Ведь всё обошлось, и мы были живы.

– Не говори долбаной ерунды! Смой кровь с губ, а то распугаешь добрых лондонцев, – сказал я.

Но тут мне позвонил Каннингем.

– Якоб, знаешь, кем оказалась наша милая мадемуазель Ли?

– Шлюхой?

– Нет, мой мальчик. Она – дочурка самой Мадам! Хотя, что лучше – я не знаю.

Я удивился и испугался.

– Но мы можем использовать это в своей игре, – продолжал профессор. – А всё-таки хорошо, что я придумал засадить девице свой микрочип!

– Профессор, боюсь, мы не сможем использовать новые знания с выгодой для себя.

– Что такое? Почему? Якоб! Якоб! Почему молчишь? Что случилось?

Я не знал, как сказать Каннингему о том, что произошло с китаянкой.

– Она… Она…

– Что с ней?

– Она скончалась, мистер Каннингем.

– Как скончалась?

– Скоропостижно, не иначе.

– Что ты мелешь, Якоб? Вы с ума там посходили, что ли?

– У неё пошла кровь горлом, и она умерла.

– Убили? Вы лишили жизни мадемуазель Ли? Якоб! Отвечай!

– Ну, как Вам сказать… В состоянии аффекта… Она заставила Патрицию выйти из себя.

– Что вы наделали? Как я посмотрю в глаза Мадам? Да и не будет у меня такой возможности! Мне конец! И вам тоже! А моя конференция?!