Письма, 1926-1969

Репортаж о болезни: я постарался по возможности во всем разобраться. Провели еще массу обследований. Теперь точно установлено, что в моем случае болезнь развивается из-за того, что организм сам производит вещества, провоцирующие воспаления (отсюда и кратковременное повышение температуры), которые не связаны с бактериями, и организм сам вырабатывает антитела к этим веществам. Антитела обнаружены в крови. Шесть недель назад анализ крови показал их значительный уровень, который сейчас подтвердили результаты исследований, проведенных двумя разными институтами. Этиология болезни неизвестна. Специальных медикаментов не существует, но есть средства, чтобы справиться с симптомами, которые я начинаю принимать: пока понстан, на следующей неделе бутазолидин и позже в какой-то момент кортизон. С приемом каждого из них, к сожалению, связаны определенные риски, как раз в случае кровотечений и пониженного иммунитета, иными словами, это именно то, что доставляет мне наибольшее беспокойство в связи с моими хроническими заболеваниями. Так что успех лечения зависит от риска, на который я готов пойти. До сего момента болезнь без сомнения прогрессировала, как в интенсивности болей, так и в их масштабе. Американцы приводят статистику, согласно которой в 25 % случаев болезнь проходит так же резко, как и появляется, или по крайней мере возможна ремиссия. Болезнь не считается смертельной. Однако физическое состояние, в котором оказывается больной, сложно назвать приятным. Я уже чувствую некоторую беспомощность, когда одеваюсь, и каждый раз, когда вынужден делать что-то руками. Неделю назад появился еще один симптом – не проходит усталость, хотя я часто сплю днем. Ночь и день стали почти неразличимы. Ночи кажутся слишком длинными. О работе пока не может быть и речи, не могу даже работать над заметками. Но каждый день, тем не менее, приносит много радости. Медитация, о которой я ничего не пишу, тоже очень помогает. Мир предстает передо мной в столь разнообразных формах, что я не могу жаловаться. Пример: в первые недели ревматизма я написал текст еще одного радиовыступления «Что значит немецкий?», а недавно переработал и улучшил его. Я отправил его (Кельн, Немецкое радио) в страхе, что подобный текст не выпустят в эфир. Несмотря на осторожные формулировки, это очень внятное и, на мой взгляд, весьма убедительное опровержение фундаментального представления о Германии, на котором основывается Федеративная Республика. Я уже был готов к оправданиям, после того как опоздал со сдачей на два дня. И что же? Юный редактор, ответственный там за этот вопрос, пишет мне восторженное письмо. Он не совсем согласен с содержанием, но согласен с тем, что текст следует представить общественности. Молодой человек полагал, что он может произвести сильное впечатление. В конце он ни с того ни с сего повысил мой гонорар с 1000 до 3000 марок. Так что на радио еще много свободы, а в Германии еще встречаются люди, которые готовы думать, а литераторы могут, как мне кажется, даже высказать со мной солидарность. Меня это невероятно обрадовало. Но я совсем не представляю, что об этой беседе скажете вы. Поскольку, в сущности, однозначный ответ невозможен, она может лишь создать необходимую атмосферу и затронуть множество значительных фактов.

Хоххут передал мне номер Spiegel, в котором пишут о Гретце и его новой пьесе¹, Ты писала мне о нем. Упоминается и Твоя положительная оценка. К сожалению, Гретц так и не прислал мне пьесу. После того как я прочитал рецензию, меня охватило беспокойство. Все, что выдается в ней за слова Людвига Бека, совершенно неверно. Исчезла изысканная ясность и точность выражений Бека. В пьесе Бек выдвигает упреки и обвинения, чего в действительности никогда не делал. Напротив, он пытался «сплотить ряды» и устроить государственный переворот любой ценой. Я совсем не в восторге от Бека, по иным причинам. Но здесь он изображен слишком грубо. Может быть, дело в рецензии, и пока я не могу судить о пьесе сам. Можно сказать лишь одно, за исключением Юлиуса Лебера (и, конечно, за исключением не относящихся к делу Ганса и Софи Шолль еще в 1942–43) все участники движения Сопротивления не смогли справиться с замешательством и прийти к ясному компромиссу. К тому же многие из них, несмотря на серьезность намерений, выдающиеся идеи и красноречие, так и не поняли, что они, собственно, делают. Они сознательно пожертвовали жизнью. Крайне тяжело написать об этом верно. С политической точки зрения почтение перед борцами сопротивления, за некоторыми незначительными исключениями, – злая судьба. Это почтение наследует националистической традиции и продолжает ее.