Письма. Документы. Воспоминания

Так я сделался пейзажистом. Левитан помог мне найти самого себя. Об умении Левитана как педагога разгадать в ученике его подлинное лицо рассказывает и П.И. Петровичев в своих воспоминаниях. Из «лилового человека» Левитан сделал его колористом и прекрасным мастером русского пейзажа. Влияние Левитана-педагога сказалось и на других его учениках, несмотря на то, что многие из них не стали пейзажистами и работали в других областях искусства.

С.С. Голоушев (С. Глаголь) в монографии о Левитане называет его главой школы московских пейзажистов. Действительно, многие из художников конца XIX – начала XX века признают влияние на них Левитана. В. Соколов считает себя учеником Левитана, С. Жуковский, Бялыницкий-Бируля тоже не отказываются признавать его влияние на их творчество, а Крымов[243] пишет, что только Левитан научил его писать «отношениями». У Бенуа есть откровенное признание, что Левитан открыл для него прелесть скромной русской природы…

Левитан умер тридцати девяти лет. Ранняя смерть прервала его жизнь в расцвете творческих сил. Хотя наследие Левитана велико, но для нас, знавших его близко, работавших под его руководством, Левитан как художник был больше и глубже своих картин, из которых, кстати сказать, он ценил очень немногие…

Левитан умел к каждому из нас подойти творчески, как художник; под его корректурой этюд, картина оживали, каждый раз по-новому, как оживали на выставках в его собственных картинах уголки родной природы, до него никем не замеченные, не открытые. На натуре Левитан не признавал никаких условных приемов, никакой шаблонной «техники», учил тому, что надо везде и всегда открывать, изобретать, – только вновь найденное он ценил. Высшей его похвалой было: «Это так, это ново». Сам он поправлял очень редко и всегда слегка, одним намеком, и только тогда, когда ученик не понимал его словесных указаний.

Открытие в Училище пейзажной мастерской не было новостью. В годы ученья Левитана, Коровиных, Светославского в 60–70-х годах такой мастерской при училище руководил Саврасов, а потом Поленов. Открытие вновь пейзажной мастерской в Училище было вызвано блестящим успехом куинджиевской мастерской пейзажа при Академии[244]. Вначале предполагалось пригласить В.Д. Поленова, но он категорически отказался и предложил вместо себя Левитана. И вот осенью 1898 года во дворе Училища появились большие горшки с папоротниками, елки, небольшие деревья с желтыми осенними листьями, зеленый мох, дерн. Ученики, идущие на занятия, останавливались в недоумении, спрашивали, в чем дело. Оказывается, для мастерской пейзажа. Из окна «курилки» любопытные наблюдали, как высокий человек, опираясь на палку, распоряжался во дворе. На нем было черное осеннее пальто и фетровая шляпа. Это – Левитан. Вышел директор, князь Львов[245], все куда-то унесли, двор опустел. В «курилке» начался спор. Нужно ли учиться пейзажу? Кто-то, Половинкин[246] или Кузнецов[247], предполагает, что из мастерской выйдут маленькие Левитаны. Ему возражают: «И сам Левитан – ученик Саврасова и Поленова, но не очень на них похож». Были и такие, которые довольно пренебрежительно отзывались о Левитане: «Ну что такое Левитан? Вот если бы Шишкин или К. Коровин». Каждый остался при своем, и мы, будущие левитановцы, стали с нетерпением ждать открытия мастерской. Выяснилось, что кроме нас с Демьяновым записались еще Сапунов, Петровичев, Сизов[248], Краснов[249], Вальтер[250], Беклемишев, Дмитриев[251], Манганари, Горелов[252], из девушек – Келлер[253], Буринокая[254], Брускетти[255] и еще несколько человек. Некоторые из записавшихся не стали посещать мастерскую: дискуссия, очевидно, породила в них сомнение, и они побоялись потерять «свое лицо». А между тем никто из левитановцев не копировал учителя. Самый метод его преподавания исключал эту возможность.