Письма из заключения (1970–1972)

Какое столетье? Неужто н е н а ш е уже?
Две тыщи такой-то – а мы не приметили это…
Мне, правда, до тое, н е н а ш е г о, дела
ни малости нету,
Совсем не об том я – о том, что и ты постарел,
Беранже.
Хоть так же смешлив и умен и все так же сродни
Аруэту

Все т о ж е? Все т а к ж е? Но вправду ли

честь высока
Нимало не ста́реть?.. (И где наши мудрость да
посох –
Все ветхость да трудная светскость.) Минувшего
н а ш е г о послух.
Как мог я не знать, что не вечна ж тоска, ни строка
Ушедшего в нети! Все т о ж е? Все т а к ж е?
Все т а к.
Ну как бы не так! В непостижности новых,
ненашенских, буден
Заста́рело дело, и нас забрала немота,
И верить нелепо: что в не́мочи мы не оску́дим.
Оску́дим. Конечно ж: нас время словило на том
(А знали ведь, знали ж, что преданность наша
без прока!)
Что мы предавались г л а в о ю, стихом и
к р е с т о м
Не очень и н а ш е й, но про́житой нами эпохе.
И вся очевидность высоких печалей, и свар,
И гордых гражданств, и намерений, честных и
чистых
(Так нам объясняли: король – Валуа́, а Валуев –
министр),
Заста́рели нынче – и надобен песням словарь.
Словарь. Словосклеп. Но воздержимся как-то
от слез.
Загублены вирши, но мы-то – живые, не с ними.
Мой друг Беранже, мы не станем жалеть наших
славных пиэс:
Забудутся песни – останется доброе имя.
Все – утешение.

10. Диккенс

Мне самый раз…

Сподобиться житейской простоты.