Письма к отцу

Она пишет письмо музыканту Сувчинскому, который был ее ровесником, а умер через сорок лет после ее смерти девяностолетним стариком: «Как мне в жизни не хватает старшего! ‹…› Мне очень трудно. ‹…› Я ведь совсем не вижу людей, особенно вблизи, мне в отношении нужна твердая рука, меня ведущая, чтобы лейтмотив принадлежал не мне». Ей – тридцать четыре, я уже знаю: тридцать четыре – это совсем немного, это только начало полноценной жизни. За плечами – мать, похороненная в ее детстве; потеря отца до всего самого страшного – до революции с двумя детьми на руках, без мужа, в новой, разрушенной, уничтоженной Москве. Невозможность быть старшей и необходимость ею становиться – в страшном быту, «развороченном бурей». Двойное сиротство: собственное и сиротство ее детей. Четыре дочери – Аля и Ирина – Ася и Марина – взрослеют без отцов. Ирина – созвучная Марине – умирает в приюте. Аля, Ариадна, переживет ее, как и всех в этой семье.

Глава про музеи и память получается самой большой в книге, потому что в ней то, о чем я говорила каждому встречному – перед общим сном, за дружеской беседой, за вином, кофе и ванильным молочным коктейлем на июльских верандах. В ней о том, что я любила всю жизнь, и о том, что готова отпустить, записав, зафиксировав в моей личной вечности, то, после чего я готова начать новую жизнь – с чистого листа.

Цветаева искала отца в старших современниках, в тех, о ком написала только после их смерти. Ее письма, очерки, эссе – сначала об отце, потом о значимых мужчинах – Бальмонте, Белом, Волошине, Брюсове. Она спорила и соглашалась с ними, она принимала их участие в своей судьбе, они любили ее за то, что ее можно отметить и превознести, они были ее соратниками в быту (с которым она не справлялась), они видели в ней родственную душу.

К Вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц «Вечернего альбома»!
(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)

Из стихотворения М. Волошина

Когда умер Рильке, еще одна родственная душа, еще одна – как любила говорить Цветаева – не-встреча, она написала гениальное стихотворение «Новогоднее» и зафиксировала в письме к Пастернаку причину смерти любимого поэта: «Он устал от всемощности, захотел ученичества». Рильке умер в 1926-м, а сама Цветаева хотела ученичества пять лет назад, в 1921-м. Она даже сочинила цикл «Ученик», она тосковала по учителю, мудрейшему отцу. Ей было двадцать девять, учителю – князю Сергею Михайловичу Волконскому – шестьдесят. Он стар и мудр. Он – внук декабриста. Он – писатель и мыслитель – отрешенный, кроткий, умудренный. Она становится его ученицей, точнее, не так, Цветаева не принимала феминитивов – она становится учеником.

Быть мальчиком твоим светлоголовым,
– О, через все века! –
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.

В 1935 году – Цветаевой было сорок три года – она написала цикл из двух стихотворений «Отцам». Под стихотворениями подпись – дата и названия мест, в которых они были написаны: Фавьер и Ванв, крошечная коммуна и городок в пригороде Парижа. Советская Россия еще не мыслится. Но по прежней – старой – России скучается, без прошлого не можется, и это прошлое грозится уйти, умереть, испариться, если не записать главных людей, всех стариков, которые старики – в хорошем смысле, не от слова «старость», а от слова «старина». Старина для Цветаевой всегда – подлинность.

Она не хотела принимать и понимать новый век, глашатаем нового века для нее стал собственный сын, которому в 1935-м исполнилось всего десять, но он уже называл все предпочтения и восторги матери «романтизмом» и насмехался над веком прошлым, смело глядя в будущее, думая о том, что доживет до глубокой старости, а еще – станет настоящим писателем, больше и лучше матери.

Единственный пример благодарности к прошлому – пример всей жизни моей матери. Она собирает прошлое по крупицам – история собственной семьи, история чужих семей. Она с благодарностью встречает каждого родственника, пересматривает многотомные фотоальбомы, чтит все традиции и обливается слезами, когда ей кажется, что я эти традиции рву, уничтожаю. Почти на каждое «зачем» моя мама отвечает: «Такая традиция». Меня с детства не устраивал этот ответ. Ее дети увлечены литературой и историей, они – всегда – обращены к прошлому, к чужому прошлому, но не к собственному. Ее это унижает, обижает и утомляет.