Письма к отцу

Я давно задумала написать о Петере Эстерхази и даже положила перед собой блокнот с заметками на пятнадцати страницах. Этот блокнот я купила два года назад в Стамбуле в книжном магазине моего любимого музея – памуковского Музея невинности. Я дорожу этим блокнотом и записываю туда только самые ценные мысли и идеи. Я листаю страницы, исписанные моим – понятным только мне – иератическим – почерком. И я не хочу вносить ничего из того, что пришло мне в голову, когда я была в блаженном, гармоничном состоянии. Я не стану рассказывать о том, как психологиня посоветовала мне «разделить сферы влияния» – написать, что во мне мое, а что во мне отцовское, с чем отцовским я согласна, а что – категорически не принимаю. Не хочу рассуждать и философствовать о сотрудничестве с властью и о том, чем это было для моего отца и чем это могло бы стать сейчас – для человека моего поколения. Даже о честности размышлять не хочется. И о терпении – своем и чужом – совсем не мыслится. Я зачеркиваю страницы двумя кривыми линиями – крест-накрест. Все – пустое, обо всем уже сказано.

Даже о мальчике в ушанке, который, не отрываясь, смотрит в объектив, стоя около деревянного московского домика. Это мой папа, ему семь. И о нем все сказала эта фотография, тот человек, запечатлевший минуту, когда я еще не появилась на свет.

Обидно: я могу видеть фотографии отца, снятые до меня, а он не может смотреть те, что наснимали после него. Хотя у меня хорошая камера на айфоне, а еще мне подарили полароид, чтобы я складывала фотографии в альбомы, которые можно листать кончиками пальцев в жизни, а не на экране смартфона.

Обидно: Эстерхази не смог поговорить с отцом после того, как все об отце выяснил, но это ему и не нужно было – его настоящий отец застыл в воспоминании и он – сын – застал отца, будучи взрослым, то есть они оба были совершеннолетними и пробыли вместе – бок о бок – продолжительное время. Я ему и сочувствую, и завидую.

Я читала книгу Анни Эрно «Свое место». Это история об отце писательницы, простом рабочем, который просто умер в собственной постели, когда дочь приехала с внуком погостить к родителям. Эрно тяжело давалось повествование, потому что мало вспоминалось о папе, с которым не о чем было поговорить с ее подросткового возраста – отец не читал книг и единственную заботу видел в том, чтобы накормить, обуть и одеть дочку. Рассказчица не делится эмоциями – она сознательно выбирает путь сухого изложения фактов. Она излагала их так – сухо – в письмах к родителям, так же продолжает и после того, как один из родителей умер, возможно даже в память о нем. На протяжении чтения книги (читала в метро, глядя на попутчиков, пытаясь догадаться, есть ли у них дети, мужья, жены, утратили они своих родителей или еще нет) ловила себя на мысли, что завидую повествовательнице: ее отец дожил до внука, он увидел ее взрослой, познакомился с ее мужем, даже благословил их – своеобразно, по-деревенски, но сделал это. Я завидую тому, что у нее не было близости с отцом, что она просто была рядом, говорила, что проголодалась, а он отвечал: «Велика беда! Бери что хочешь». Я поняла: мне больно оттого, что отец не заботился обо мне физически, что я не могла брать все, что хочу из его холодильника, потому что у меня был только мой холодильник, а в нем никогда ничего не оказывалось, кроме просроченной бутылки молока – я забывала выпивать ее после покупки. Искупление вины, исследование жизни после смерти, книжные шкафы, библиотеки, стук пальцев по клавиатуре ноутбука, настольная лампа, горящая всю ночь, иллюзия бесконечного присутствия – это все, конечно, очень хорошо, но в этом нет прелести приготовленной папой с утра манной каши и сообщения, приходящего на вотсап. Вряд ли, конечно, он бы отправлял мне уродливые картинки-поздравления со всеми церковными праздниками, но даже случись такое – пусть. Велика беда! Пусть присылает, что хочет. Но только мне – на телефон.

Глава седьмая Зияния

Отец Жан-Поля Сартра умер, когда ребенку было около года. Повзрослевшему Сартру очень понравилось, что его отец умер, – он считал, что благодаря такому счастливому стечению обстоятельств родитель подарил ему свободу и избавил от чувства вины, которое бы обязательно последовало, скончайся отец позднее. «Умереть – это еще далеко не все: важно умереть вовремя. Я блаженствовал: моя печальная участь внушала уважение, придавала мне вес; сиротство я причислял к своим добродетелям», – писал Сартр в автобиографической повести «Слова».

Сартр гордился тем, что отец, которого он никогда не видел, отец, умерший молодым, не стал для него авторитетом, не довлел над ним. Благодаря не-присутствию отца в его жизни, Сартр ощущал себя свободным.

Сартр провел детство с дедом, отцом матери. Дедом – критикующим, контролирующим дочь и внука, издававшим и переводившим книги, учащим внука разбираться и подчиняться, «читать» и «писать». Ненавидящим писательство и презирающим писателей.