Письма к отцу

Дед, кажется, заменил Жан-Полю отца, но Сартр никогда себе в этом не признавался.

«Свободный» Жан-Поль «без чувства вины» всю жизнь отрицал сам факт отцовства и сделал многое для того, чтобы никого не оставить сиротой, чтобы никто не смог подумать, что его сиротство – это добродетель. Его называли отцом экзистенциализма, он стал приемным отцом молодой любовнице, но у него не было собственных детей. Не оказалось и авторитетной фигуры со стороны власти или мироздания – Сартр всю жизнь был атеистом, ненавидел буржуазный мир и верил в светлое будущее коммунизма.

Сартр панически боялся смерти, но не старался ее победить или преодолеть. Он не гармонизировал реальность, а изображал катастрофу, даже упивался ею. «Чем бессмысленнее жизнь, тем невыносимее мысль о смерти», – писал Сартр, старающийся наполнить те годы, что отмечены чертой между датой рождения и датой смерти, чем-то полезным, чем-то запоминающимся, сделать заведомо бессмысленную и абсурдную реальность осмысленной, найти опору в самом себе и в своих убеждениях. Кажется, ему это удалось; он, ослепший в последние годы, знал, что удалось – возможно, его жизнь, в отличие от жизней большинства его современников, была не бессмысленна, а его смерть – абсолютно оправданна; во всяком случае, оправданнее смерти отца, умершего молодым от болезни (не героически и не так, чтобы кончина оказалась в новостных сводках).

«Где-то в прошлом я оставил молодого покойника, который не успел стать моим отцом и мог бы теперь быть моим сыном», – писал Сартр, пережив отца не только с точки зрения линейного, исторического, времени, но и с точки зрения времени личного.

В моей любимой сцене в фильме «Застава Ильича» герой зовет отца посоветоваться, узнать у него, мудрого, погибшего на войне, о том, что ему делать дальше, как найти себя в изменившемся – очень странном – мире.

– Что надо делать?

– Жить.

– А как? Как?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– А мне двадцать один. Ну как я могу тебе посоветовать?

Сартр знал, что отец не только не посоветовал, но сделал лучшее из всего, что только мог, – избавил сына от собственных советов.

Первое, что я увидела в Париже, как только там оказалась, – могилу Жан-Поля Сартра и Симоны де Бовуар. Я не искала ее целенаправленно, просто прогуливалась по кладбищу Монпарнас, потому что мы сняли крошечную квартиру неподалеку. Я не знала, что это их могила, когда подходила к ней, – думала о том, что могила очень красива, что она – нежная, в августовских лучах – напоминала солнечные пляжи на Лазурном берегу. Я долго стояла и смотрела на даты рождения и смерти.

Jean Paul SARTRE 1905–1980

Simone DE BEAUVOIR 1908–1986

Я знала, что эти шесть лет после смерти Сартра Симоне дались очень тяжело, она утратила не только друга, сообщника, соратника, родственную душу, единомышленника, любовь и страсть, она потеряла смысл жизни. В Париж я приехала с тогдашним парнем. Он подошел ко мне, смотрящей на могилу Сартра и Симоны де Бовуар, и спросил, кто такая Симона де Бовуар. Я рассказала ему. Мне стало тоскливо оттого, что в моей жизни никогда не было человека такой силы, такого родства и такого авторитета, чтобы вот так – вместе и на всю жизнь. Возможно, в ту часть жизни я была свободна, если верить самому Сартру, но нет – я была, скорее, одинока. И мне было не с кем поговорить и некому написать.

3 мая 2016 года