Письма. Том I (1896–1932)

Люди, которые избегают доброжелательных решений, тем доказывают свою принадлежность к темному, сатанинскому миру. Как Сказано, разнообразны эти темные полчища. Нельзя их ограничить никакими обычными мерами. Но главное средство борьбы против них все же остается в руках наших. Это средство, так Указанное и Утвержденное многократно, есть единение. В единении силы наши удесятеряются, и перед единением поникает вся наглость сатанистов. Этому благодетельному единению нужно учиться. Нужно поистине воспитывать сердце свое в этом великодушном вмещающем и возвышенном порыве. При этом порыв не надо понимать как нечто мимолетное, быстро преходящее, лишь по каким-то светлым дням. Единение не только в радости и довольстве, но оно еще значительнее в вытеснении[1364] и в затруднениях. Возжечь единодушие среди утеснения есть уже большое светлое достижение. Первый и главный способ к тому есть забвение прошлого, со всеми ошибками и незнанием. И к этому оставлению прошлого тоже нужно приучать себя. Также неустанно нужно приучать себя вмещать благосклонно всевозможные чужие обычаи. Так часто люди мало виноваты в привычках, им внушенных с детства. Вместо того чтобы делаться какими-то судебными следователями и обвинителями, необходимо направить все свои силы к нахождению действенного единения. Мало ли что было вчера, мало ли что было сто лет тому назад, когда перед нами стоит будущее. Именно это будущее, полезное и благодетельное для целых народов, требует от нас обострения всех наших чувств и возможностей. Ведь эти возможности станут нам очевидными при единении, когда мы, изгнав всякое притворство и искусственность, найдем в себе душевные творческие силы, которые, как магнит, притянут и окружающее благожелание. Недопустимо в разъединении, хотя бы очень глубоко зарытом, заражать и обессиливать друг друга. Словом, надо найти в себе и вмещение, и великодушие, которое требуется всеми обстоятельствами — как малыми, так и великими, как семейными, так и государственными. Притянутые магнитом единения, легче подойдут и полезные новые сотрудники, а ведь силы тьмы так злобны и злобою своею взаимно усиляются, но побороть эту злобу можно лишь благом и единением. Разберемся отчетливо во всем, и большом и малом, и увидим, как это малое иногда окажется гигантски большим.

О Кёльце продолжают поступать сведения. В уста Ояны вкладываются нелепые фразы, что мы посылаем в гости лишь наших служащих, и на этом Аллан Лее строит свою инспирированную Кёльцем обиду. Также сообщается, что Кёльц говорит многим лицам, что он повидал в Америке членов Учреждений, и они знают, что деньги были утащены сюда, и это будет пресечено. Делается совершенно ясным, что Кёльц видел в Америке каких-то людей, может быть в Нью-Йорке, может быть в Чикаго. Его клеветнические выпады совпадают с клеветою Холя (вора). Кто знает, откуда произошла инспирация самого Холя, кто именно стоит за всей этой гнусной махинацией, но чувствуется несомненно, что все это находится не в пределах ненормальности и сумасшествия, но в пределах каких-то задуманных злодеяний. Конечно, Кёльц посылает много писем и телеграмм в Америку. Он продолжает искать земли для покупки, но кто знает, может быть, это все какие-то прикрытия. Может быть, главное его поручение — это попасть обратно в долину для дискредитирования и соответственных донесений его нанимателям. Конечно, сейчас единственно, что мы можем делать, это слышать о всяких преступных сентенциях Кёльца. Он не стесняется говорить, что главный человек долины, Аллан Лее, уже отвернулся от нас и скоро отвернутся и остальные. Значит, мы действительно имеем дело с целым предумышленным планом. Своею активностью К[ёльц] наполняет всю долину, и можно ясно видеть, что прежде всего он старается повредить всей совокупности американских дел. Трудно сказать, как в Америке обнаружатся его доносы и клевета, но наши адвокаты должны быть необычайно начеку, чтобы распознать, откуда проистекает гадость. Сейчас К[ёльц] со всеми своими приспешниками опять гостит у А[ллана] Л[ее].

Теперь два слова о Лиге Культуры. Конечно, Вы заметите, что в Париже на некоторых людей слово Культура производит потрясающее влияние. В таком случае, до моего приезда в Париж и не будем их более трогать. Пускаться с ними в филологические разъяснения невозможно, и потому мы устроим в этих районах развитие Лиги другим порядком после моего проезда. Теперь же, как я уже и писал, следует очень осмотрительно накоплять полезные, истинно культурные элементы. В других странах можно открывать секции, лишь если к тому будет полная уверенность, что Культура не вызовет нервного потрясения. Но мы знаем, что все эти нервные потрясения имеют в основе своей прежде всего незнание, а потому со временем все эти завядшие цветы снова распускаются, лишь только солнце взойдет.