Письмо

И я сам вмиг понял, чего он хочет и что рассмотрел в моем полупрозрачном мотыльковом тельце. От этого меня почти затрясло. Я был вынужден с десяток минут застыть, прикрывшись теплым только что заваренным веником, который впивался в меня крохотными острыми краями и гранями все еще сухих листков и узловатых березовых веточек. Отчего же эти веточки были такими на удивление уродливыми, словно болели при жизни? Они почти не имели ничего общего с «правильными» березовыми прутиками, листья на которых подобны крепким зеленым бабочкам или раскрытым ладошкам с тонкими прожилками – и я, сидя в задумчивости, представлял то бабочек, ухватившихся за стебель, то «ладошки», продолжая рассматривать свой веник, не решаясь оторвать от него глаз.

Потом я как-будто торопился побыстрее уйти оттуда и вместе с тем уже почти все знал – внутри все стягивалось. Я даже опасался, что другие заметят это. Мучение томительно росло и распускало невероятные крылья. Наши с ним глаза стали соприкасаться дольше – отчего я полетел, начиная упираться лицом во встречный ветер, в предстоящее. И дух, как хвост кометы, едва поспевал и даже отставал, освобождая часть моего собственного пространства. Ту, что была обращена к движению и становилась моей сутью. А там, куда я летел, меня уже ловили: я видел краешки матерчатых ловушек и марлевых сачков-рампеток.

«Ну и пускай… ну и пусть», – мерцало в голове, словно неон. Делалось прохладно, ибо во мне шел призрачный прозрачный снегопад. И вместе с хлопьями падал я сам. Во что-то затаившееся и, боюсь, долгожданное.

Никаких ухищрений. Без раздумий, которые остались все в прошлом. Меня снимали с полки чьи-то руки. Он следил за каждым моим движением.

Он был крепок, лыс, немного грубоват и бесцеремонен. Мой демон через мои украдкие взгляды смотрел на него и видел собственное отражение.

Я поменял номерок обратно на куртку и сел на скамью у окна, дожидаясь, когда подсохнут волосы. А он сел почти рядом, и я отчетливо различил в его движении нерешительность, которая однако имела четкое направление и была непреклонна. Казалось, что он колебался. Но это только казалось – ибо им владел его собственный демон. Он вытянул оранжевое полотенце из черного пакета, громче обычного выдохнул и отер голову. Только тогда я снова глянул в его сторону, а он, как кошка, перехватил меня глазами, которых я не выдержал.

Он достал бутыль с выдохшейся минералкой (я не услышал привычного пшика, когда он отвернул синюю крышечку) и вдруг спросил:

– Тоже мылся?

Негромко, без всякой окраски, и только чтобы как-то начать.

– М? – переспросил я с удивлением, хоть и прекрасно все расслышал и понял, и вполне законно посмотрел ему на лицо, заметив ряд несвежих, однако крепких зубов, через его приоткрытые губы.

– Мылся? – переспросил он громче.

– Угу, – кивнул я.

На несколько мгновений все стало тихо. Пока он не предложил мне воды. Я отказался, произнеся «спасибо». И тут же сам добавил:

– Волосы сырые, надо высохнуть.

Он согласился, качнув головой, и сделал несколько больших глотков, мощных и жадных.

– Я то рядом тут…

Из зала с неуклюжими креслами продолжали неторопливо выходить подернутые испариной и розоватостью лица люди. Мы оба молча глядели на них.

– Пиво будешь?

– Можно.

Он заметно оживился. Хоть и самую малость. И дальше говорил больше и охотнее, все заметнее выворачиваясь из лапок неловкости.

– Только надо зайти купить, – сказал он, комкая полотенце обратно в пакет.

Через какое-то время я принялся одевать шапку на все еще влажные волосы и стал подниматься вслед за ним, снова оглядывая его крупную спину – особенно в этой куртке. Мы вышли. Он впереди, я чуть сзади.

– А где живешь?

Он махнул куда-то рукой через меня, так что я и не понял.

– Вон за теми домами, – и прибавил название улицы, которой я не слышал.

Однако пошли мы совершенно в противоположную сторону. К магазину. Там он купил с дюжину банок пива, которое мы начали пить прямо по дороге.

Сдувая на снег лезшую пену, я слушал его, то как он рассказывал про баню, про эту и вообще, про веники, цены. Он был уже совсем разговорчив, потому что я был у него в кармане.

На мгновение все происходящее представлялось мне бредом, искусственным стечением, которое вот-вот распадется. Продолжалось это мгновение не больше доли секунды, и от того я его не замечал и продолжал идти, где-то в глубине опять ничего не понимая в собственных движениях и ощущениях.

Но пиво вымораживало горло и руку. Я попеременно слушал то его, то хруст снега. Потом сам стал что-то говорить. Спросил и в шутку усомнился в близости его дома. На что тот стал уверять меня, что «почти пришли». Так и вышло – пришли.