Письмо из бункера

Глухие взрывы и отзвуки артиллерийских обстрелов слышались теперь непрерывно. Еда подавалась не по расписанию, а от случая к случаю. Детей никто не укладывал спать и не будил, всякое представление о времени потерялось. Несколько раз во всем бункере отключался свет. Хельга на ощупь искала младших сестер и брата. Дети тесно прижимались друг к другу, лежа на нижнем ярусе кровати, и пережидали очередную атаку. Русские бомбили рейхсканцелярию. Снаряды сыпались, как картошка из корзины. Дважды приходила фрау Юнге, она оставляла на полу горящую свечу. Дети молча смотрели, как пламя пожирает воск. Когда свеча гасла, единственным ориентиром в пространстве оставалась канонада над бункером. Больше всего Хельгу страшила кромешная темнота и полная тишина, будто их заживо похоронили в сыром склепе. Когда орудия смолкали, Хельга начинала петь и младшие тотчас подхватывали, только бы не слышать тишины. А когда электроснабжение восстанавливали и внезапный свет ударял в глаза, чувства счастья и благодарности неизвестно к кому на миг вытесняли из груди уныние, ставшее для всех нормой.

И все же, кто-то еще жаждал встречи с фюрером и пробирался в бункер, рискуя жизнью. Вечером двадцать шестого апреля Роберт фон Грейм, генерал-полковник авиации, и знаменитая летчица Ханна Райч прибыли в штаб командования по приказу фюрера. Вокруг все горело, и небо затянуло дымом, на земле не осталось живого места от взрывов, но их легкий самолет «Шторх» умудрился приземлиться на автомагистрали, прямо перед Бранденбургскими воротами. Фон Грейм, сидевший за штурвалом, был ранен в ногу – на подлете к бункеру русские зенитчики прошили днище самолета пулеметной очередью. Ханна Рейч смогла удержать самолет, склонившись к штурвалу через плечо генерал-полковника.

Гитлер встретил их восторженно: «Еще происходят чудеса!» Доктор Штумпфеггер тут же занялся раненым, обработал и перебинтовал простреленную ступню. Ханна Райч сияла от счастья. Она подобострастно склонилась перед фюрером. Эта молодая крепкая женщина-боец, без сомнения, была готова умереть в ту же секунду, если бы Гитлер потребовал этого. Хельге показалось, что преданность фрау Райч к фюреру сродни преданности Блонди.

– Позвольте увезти вас! – настойчиво просила Райч. – Никто другой не воодушевит нашу армию лучше, чем фюрер.

– Нет, я должен остаться, – Гитлер заложил трясущуюся руку за пуговицу кителя.

– Тогда позвольте и мне остаться, – умоляла Райч.

У фюрера были другие планы, и Хельга о них уже догадывалась. Стоило только прислушаться, о чем обреченно шепчутся в коридорах – как проще, быстрее, наименее болезненно лишить себя жизни до того, как в бункер ворвутся русские.

– Вы станете моим паладином, вестником надежды, – торжественно объявил Ханне Райч Гитлер за ужином. Теперь он предпочитал принимать пищу в верхнем бункере в окружении женщин, подальше от советников-генералов. – Я уверен, все еще возможно! – он нервически тряс головой, наматывая на вилку спагетти в специальном вегетарианском соусе, который готовила для него фройляйн Манциали. – Армии Венка удастся освободить столицу ударом с юго-запада. Я не покину Берлин, и он устоит! Ошибкой было послушаться Кейтеля и оставить Восточную Пруссию. Ханна, вы вылетите в ставку к адмиралу Дёницу с призывом к объединению перед лицом общей угрозы.

Неужели все еще возможно улететь? В душе Хельги опять затеплилась надежда. Она укрепилась, когда поздно вечером, перед сном, фрау Райч пришла в детскую. Она пела им колыбельные чистым грудным голосом.

– Все будет хорошо, дети. Ни о чем не беспокойтесь, – говорила летчица, и Хельге страстно хотелось ей верить.

– Вы заберете нас отсюда? – спросила Хельга напрямую. – Заберите хотя бы маленьких.

– Я поговорю с фрау Геббельс, – твердо пообещала Райч.

Такая красивая, такая смелая женщина с лучистыми дерзкими глазами. И улыбка у нее открытая – настоящая. Фрау Райч так предана фюреру, а значит, и Геббельсам. Хельга поверила ей, потому что хотела верить, но не удивилась, когда через три дня знаменитая летчица покинула бункер, взяв с собой лишь письмо матери к старшему брату Харальду. Хельга все же была благодарна фрау Райч, по крайней мере, все эти дни кто-то заботился о детях и немного развлекал их. Хельга знала наверняка, что Ханна пыталась помочь им. Два или три раза она заходила в комнату к матери.

– Если вы хотите остаться здесь – это ваше дело, – уговаривала летчица Магду. – Даже если мне двадцать раз придется летать туда и обратно, я вывезу их отсюда.

Но мать не соглашалась: лететь теперь, когда зенитки противника бьют не переставая – слишком опасно. Хельга и сама это понимала.

Мать много курила, часто плакала и редко выходила из комнаты. Когда же Хельга случайно встречала ее в коридоре или общей столовой – спешила уйти. Несколько раз Хельга сама приходила в комнату к матери, садилась на краешек кровати и обнимала ее ноги. Та молчала и скоро отсылала Хельгу, придумав для нее какое-нибудь задание и жалуясь на боль в груди.