Письмо из бункера

– Нам нужно подумать о себе, – сказала фрау Кристиан, забирая поднос. – Сегодня затопили тоннели метро. Когда все случится, уйти через подземку уже не получится.

Хельга вспомнила последние слова дяди Роберта: «…никто из нас уже не может отвечать за свои слова, как прежде».

– А что мне думать, – кухарка устало опустилась на стул. – Здесь все мои мысли. – Она забрала у Хайди ложку и зачерпнула суп из ее тарелки: – Давай-ка я тебе помогу, иначе проснёшься посреди ночи голодной.

Фрау Кристиан постояла еще немного, мрачно глядя на детей, и ушла с подносом в руках. Поужинав без аппетита, Хельга отвела детей спать.

***

Хельга перестала доверять чувствам. Вещи, казавшиеся ей очевидными, для других таковыми вовсе не являлись. Почему ее семья все еще здесь, в бункере, чего они дожидаются? Вокруг только и разговоров, что скоро нагрянут русские и тогда всему конец. Пощады никому не будет. Как же теперь покинуть это страшное место, когда кольцо противника сжимается с каждым часом все сильнее, пути отступления отрезаны, и даже метро затоплено?

Накануне вечером Хельга столкнулась в коридоре с отцом. Он был очень расстроен, почти плакал, Хельга никогда не видела его таким. Она не решилась спросить его, что случилось, но он сам вдруг начала говорить что-то несвязное:

– Впервые в жизни я отказываюсь выполнять приказ фюрера! Зная о нашей преданности, как он может требовать от нас покинуть его в самую тяжелую минуту?! – Голос отца звучал истерично, он дергал себя за галстук, пытаясь ослабить его, но только сильнее затягивал. – Как бы я чувствовал себя потом? Бесчестным изменником и подлым негодяем, потерявшим вместе с уважением к себе уважение своего народа…

Хельга попыталась рассказать ему о сестрах и брате, о том, что им очень тяжело и страшно, что они устали, но отец не стал ее слушать. Стоило ей заговорить о детях, как он отшатнулся, заелозил руками, будто ограждаясь от Хельги. Подволакивая ногу, он опрометью бросился по коридору и скрылся в секретариате.

А сегодня разыгралась новая сцена, которую Хельга отказывалась понимать. В нижнем бункере собралось командование штаба, адьютанты, прислуга и секретарши – все, кто еще остались. Даже мать поднялась с кровати и вышла вместе со всеми. Гитлер и Ева прощались. Новоиспеченная фрау Гитлер обнимала фрау Юнге: «Постарайтесь вернуться в Мюнхен, – говорила она секретарше. – Передайте от меня привет Баварии». Ева выглядела элегантно в темно-синем платье в белый горошек, которого Хельга еще не видела на ней, дорогих наручных часах, украшенных бриллиантами, и итальянских коричневых туфлях. Герр Гитлер тоже немного преобразился – надел штатскую сорочку светло-зеленого цвета под черный костюм. Хельга наблюдала за собранием, пытаясь понять, что она чувствует, но не чувствовала абсолютно ничего. Так бывает, когда читаешь книгу и вдруг наталкиваешься на нелепицу – несущественную деталь, после которой, однако, перестаешь верить буквально всему и закрываешь книгу. Только когда мать вдруг упала на колени перед фюрером, схватила его за руку и, обливаясь слезами, заговорила: «Не покидайте нас, умоляю! Не покидайте! Разрешите увезти вас отсюда», – в душе у Хельги шевельнулось что-то нехорошее, о чем она запрещала себе думать уже слишком долго. Фюрер поднял Магду с колен.

– Если я останусь, Дёниц не сможет заключить перемирие, способное спасти и мое дело, и Германию. Надо принять свою судьбу, как подобает мужчине, – сказал он, прерывая ее слезные мольбы. Он снял со своей груди золотой значок нацисткой партии, приколол на грудь Магды и продолжил пожимать руки другим собравшимся.

Хельга ушла, не в силах больше выносить происходящего. Она знала, что Ева Браун и Гитлер собираются покончить жизнь самоубийством. Об этом говорилось с тех пор, как Геббельсы приехали в бункер, но Хельга отказывалась верить в осуществимость подобных планов. Разве уходят из жизни вот так, устраивая сомнительное представление и заставляя страдать окружающих, которые снова и снова уговаривают остаться и не делать этого? Хельга чувствовала постановочность всего этого действия, ненастоящность. Будто этот спектакль нужен только для того, чтобы посмотреть, кто сильнее расстроится, и кто настойчивее будет умолять. Будто через час или два Гитлер опять соберет всех в нижнем бункере и объявит, что они с Евой хорошенько подумали, все взвесили и решили не умирать, раз всем так жаль с ними расставаться.

«А вот попробуй-ка, умри по-настоящему! – думала Хельга, больше не доверяя крестному. – Но, если это и в самом деле произойдет, что будет дальше? Он ждет, чтобы и остальные последовали его примеру? Нет, до этого не дойдет!» – уговаривала она себя, но и себе уже не верила.

Хельга вернулась в детскую.

– Они уезжают? – спросил Хельмут, вскакивая с кровати.

Он тоже спускался в нижний бункер, но мать прогнала его раньше, чем ушла Хельга.

– Можно сказать и так, – ответила она, садясь возле Хольды.