Читаем Питер Пэн и Венди полностью

Питер Пэн и Венди

Правда, на следующий день она была с ними особенно ласковой и перевязывала всех подряд. До самого вечера мальчики играли в раненых — хромали или держали руки на перевязи.

<p><emphasis>Глава десятая</emphasis></p><p>СЧАСТЛИВАЯ СЕМЬЯ</p>

После битвы в заливе индейцы стали большими друзьями мальчиков. Питер спас Огненную Лилию от страшной участи, и теперь они готовы были для него на всё. Ночи напролёт сидели индейцы в засаде близ подземного дома, поджидая нападения пиратов. Всем было ясно, что оно должно состояться с минуты на минуту. Индейцы бродили вокруг дома даже днём, покуривая «трубку мира». Вид у них был такой, будто они не отказались бы закусить, если бы у мальчиков что-нибудь осталось от обеда.

Питера они звали не иначе, как Большой Бледнолицый Отец, и, разговаривая с ним, падали ниц. Ему это безумно нравилось. Боюсь, что такое обращение его немного испортило.

— Большой Бледнолицый Отец рад, что воины племени Пиканинни защищают его вигвам от пиратов, — говорил он важно, глядя, как они валяются у него в ногах.

А прекрасная индейская принцесса говорила:

— Огненная Лилия — друг Питера Пэна. Питер спас мне жизнь. Я не позволю пиратам его обидеть.

Она была такая красавица, что больно было видеть, как она падает перед ним на колени. Но Питер считал, что так оно и должно быть, и снисходительно отвечал:

— Это хорошо. Питер Пэн сказал своё слово.

Тогда индейцы понимали, что больше он не желает их слушать, и смиренно умолкали.

Правда, со всеми остальными мальчиками они обращались гораздо вольнее. Они считали их храбрыми воинами — и не более того. При встрече они небрежно роняли:

— Здоро́во!

И разговаривали с ними, как с равными. Обиднее всего было то, что Питер Пэн делал вид, будто так и надо.

В глубине сердца Венди сочувствовала мальчикам, но она считала своим долгом во всём поддерживать главу семьи.

— Папочка лучше нас в этом разбирается, — говорила она.

А про себя думала, что индейцам не следовало бы называть её «скво».

Теперь я расскажу тебе о вечере, который надолго запомнился детям, как Всем Вечерам Вечер, — он полон был приключений, приведших к самым неожиданным последствиям. День прошёл мирно и без особых событий, словно хотел сберечь силы к концу. Вот уже индейцы завернулись в одеяла и встали на стражу, а дети сели ужинать — все, кроме Питера, который вышел узнать, который час. Для этого надо было найти Крокодилицу и подождать, пока в животе у неё зазвонит будильник.

Ужин на этот раз был невсамделишный. Мальчики сидели вокруг стола и громко чавкали; при этом они так кричали и ссорились, что Венди, по её словам, чуть не оглохла. Конечно, шум её не очень пугал, но ей не нравилось, что они всё хватают руками, а потом сваливают вину на Малыша, который якобы толкнул их под локоть.

За столом не полагалось давать сдачи, все споры решала Венди. Для этого надо было поднять правую руку и сказать: «Я жалуюсь на такого-то». Только обычно мальчики почему-то забывали об этом правиле или, наоборот, слишком увлекались им.

— Тише! — крикнула Венди, объяснив им в двадцатый раз, что говорить всем вместе нельзя. — Ты поужинал, Хвастунишка?

— Не совсем, мамочка, — ответил Хвастун, сделав вид, что заглядывает в чашку.

— Он и не начинал пить молоко, — вставил Шутник.

Ябедничать не полагалось, и Хвастун тотчас поднял руку.

— Я жалуюсь на Шутника! — сказал он быстро.

Но Джон поднял руку ещё раньше.

— В чём дело, Джон?

— Можно я сяду на стул Питера? Всё равно его сейчас нет.

— Сесть на папин стул?! — возмутилась Венди. — Конечно, нельзя!

— Вовсе он нам не папа, — ответил Джон. — Он даже не знал, как ведут себя папы, пока я ему не показал.

Ворчать не полагалось, и Близнецы закричали:

— Мы жалуемся на Джона!

Тут руку поднял Малыш. Он всегда вёл себя гораздо скромнее всех остальных (по правде говоря, у остальных скромности не было и в помине), и Венди относилась к нему особенно мягко.

— Как по-твоему, — спросил Малыш неуверенно, — я не могу быть папой?

— Нет, Малыш.

Если Малыш начинал говорить (что случалось очень редко), он уже не мог остановиться. Как глупо, правда?

— Если я не могу быть папой, — произнёс он печально, — может, Майкл разрешит мне стать вместо него младенцем?

— И не подумаю! — отрезал Майкл.

Он уже улёгся в свою корзину.

— Если я не могу быть младенцем, — сказал Малыш ещё печальнее, — можно, я буду Близнецом?

— Нельзя! Нельзя! — закричали Близнецы. — Ты думаешь, это легко?

— Если я никем не могу быть, хотите, я покажу вам фокус? — предложил Малыш.

— Не хотим! — заорали все разом.

Тогда наконец он сдался.

— Так я и знал, — сказал он с тяжёлым вздохом.