Пламя и ветер

— Я не могла усидеть дома, все валилось из рук, вот я и приехала сюда, к братьям. Но и они в тревоге, их тоже вот-вот заберут в армию. Придется мне вернуться. — Она наклонилась над коляской; дочка мирно спала, и Клара опять улыбнулась и оглядела небо. — Такой сегодня погожий день, так хорошо было бы гулять с Кларинкой, если бы не... — Она подала Петру руку. — Ну, всего хорошего, Петр. Вы хороший человек, я всегда с симпатией вспоминаю вас.

Петр поклонился, пожелал Кларе счастья и скорого возвращения ее мужа с войны.

Она покачала головой, зубы ее сверкнули, и она твердым шагом двинулась дальше, катя перед собой коляску.

От ее когда-то кокетливой походки не осталось и следа.

Казармы были забиты людьми, солдаты бродили по казарменному двору, заполняли все сараи и прочие строения, занятые под военные нужды. Рекруты стояли лагерем даже на площади и на улицах; потом их вывели за город, на пустырь, откуда прогнали «Цирк Зруцкого».

Бедный цирк! Ему некуда было деться. Циркачи перебрались к речке, на Сладовку. Но едва они кое-как устроились там, их погнали дальше, за станцию, к железнодорожному полотну. У них мобилизовали лошадей, кроме двух выбракованных, реквизировали фургоны, оставили только один, самый ветхий.

Молодые циркачи разъехались по своим полкам, остался только старый Венделин Мелишек. Но и он ушел в военный лагерь и не вернулся.

— Конченые мы люди, — мрачно сказал Ливора. — Остается только повеситься.

Его жена плакала, слезы застилали ей глаза. Но, услышав эти отчаянные слова, она умолкла, положила руки на плечи мужа и попыталась улыбнуться.

— Сунуть голову в петлю всегда успеется, мой милый. У нас ведь остался один фургон, значит, есть где жить. А разве мы не придумаем, чем заняться? Ты, я и Альберт можем выступать в трактирах. Да и от казны мы получили достаточно, чтобы перебиться в первое время.

Но муж, казалось, не слышал ее слов. Сына Альберта не было дома, он гулял где-то на лугу, в военном лагере. Шум лагеря доносился и сюда, к фургону, — мычал скот, ржали лошади, клубилась пыль, дым от полевых кухонь стоял столбом.

И все время откуда-то звучали военные марши. На многих домах были вывешены флаги.

К Роудному то и дело заходили партийные товарищи, призванные и еще не призванные в армию. Излить свое возмущение пришел и Трезал. Густав и Петр сидели тут, как на службе, а к Петру даже приходила Ева Голинова.

Ева, еще не успев прижиться в конторе страховой компании «Унион», была уволена, как только Англия объявила войну Германии. Директора страховой компании, предусмотрительные дельцы, понимали, что война, охватившая всю Европу, продлится дольше, чем предсказывают австрийские и немецкие «пророки», да и результаты, видимо, будут не те, о каких говорится в венских и пражских газетах. Поэтому «Унион» срочно уволил значительную часть персонала. Надо экономить средства, да и работы, конечно, станет меньше. Кому сейчас охота страховаться?

Увольнения, увольнения, увольнения — только и слышно было во всех фирмах и предприятиях, рассчитанных на мирное время.

Что касается Евы Голиновой, то у нее еще не кончился испытательный срок, так что она даже не могла претендовать. на заблаговременное предупреждение.

Ева плакала. Мечта о жизни в Праге, о встречах там с Петром и его товарищами рассеялась, как дым. Все, все теперь изменится!

Ева собрала вещи и приехала домой. Для родителей это была нерадостная новость; они были так довольны, что у Евы есть наконец работа, а в семье стало одним ртом меньше. Ведь кроме Евы, у Голиновых росло еще трое детей, нелегко было кормить и одевать их. И вот теперь, в такое трудное время, Ева опять дома!

Петр и Ева сидели у Роудного и молча слушали его рассуждения. Портной снова взял себя в руки.

— А я так мечтал о том, что уже никогда не будет войн, что в будущем прекрасном обществе каждый получит все, что ему нужно, никому не придется жить впроголодь, — говорил он. — Работать все будут по восемь часов, восемь часов спать и восемь обогащаться духовно. Заводы будут принадлежать рабочим, земля сельским труженикам. Увы, мечты и действительность — это солнечный день и темная ночь!

Он подошел к окну и привычно окинул взором еврейское кладбище. Несколько птичьих семейств там, уже вторично, выводили птенцов. Птицы кричали и летали так стремительно, словно их преследовал хищник.