Пламя и ветер

Мать была хороша собой, самая красивая! Но Иозеф не помнит, как она выглядела, у него только сохранилось ощущение чего-то светлого, ласкового, какого-то безмерно далекого сияния, в котором сливались образы обеих сестер и брата Франтишека. Все они уже на том свете, все, кроме сестры Анны, которая, прожив несколько лет в горе и лишениях с пьяницей мужем, уехала от него в Вену.

Как это так выходит, что муж и жена становятся чужими и враждебными друг другу? Ведь муж Анны, Эмануэль Енеба, был исправным батраком, старательным работником. Почему же, женившись, он стал пить и безобразничать?

Он любил Анну, а она его нет. Выдали ее почти насильно.

Раз или два в год Эмануэль приходит теперь в лавку Хлума пожаловаться на судьбу и попросить немного денег или старую одежду.

— Будь Анна со мной терпеливее, я бы опять стал порядочным человеком, — говаривал он. — А то, бывало, не улыбнется, не приласкает.

— Не надо было жениться, — возражал Хлум. — Не она тебе, а ты ей испортил жизнь. С тобой и ангел не выдержит. Ты ее бил! Как вспомню об этом, злость на тебяберет. Муж, который бьет жену, все равно что бешеный пес, никакой жалости он не стоит. Не хнычь, пьяная рожа, иди с глаз долой, ты одного себя жалеешь, подлый!

— Иду, иду, хозяин, — держа одежду под мышкой и низко кланяясь, говорил Эмануэль. — Больше вы меня не увидите.

Одежду он продавал в ближайшем кабаке, а через год являлся снова.

Недавно от Анны было письмо: проклятый муж притащился в Вену, разузнал, где она живет, и вечером поджидал ее в подворотне, с топором под полой, хотел кончить. Анна едва успела отскочить, сбежался народ, отняли у злодея топор, побили его и вызвали полицейских, которые увели Эмана.

Хлум написал сестре, чтобы она развелась с Эмануэлем и снова вышла замуж, если найдется за кого, только уж, конечно, за порядочного человека. Ведь она молода, может обзавестись семьей. Одинокий человек, живи он даже с близкими и родными, но без друга жизни, все равно чувствует себя неуютно, словно без крышши над головой.

Рана Хлума быстро заживала, но слабость все не проходила. Он вставал и бродил по дому, но работать было не по силам.

Вот уже и сын родился, — как и хотел Хлум, мальчик, глаза и носик совсем как у отца! — а пекарь все еще не мог по-настоящему приняться за работу. На досуге он пек сыночку пряники в форме человечков и клал в колыбельку.

— Петршик тебя благодарит, — серьезно говорила жена. В последнее время она похудела, но глаза ее сияли. — Ты только сахара не жалей. — Она снова склонялась к младенцу и, блаженно улыбаясь, твердила: — Как приятно поглядеть, что наша с тобой любовь принесла нам этот цветок!

Пекарь опять сиживал во дворе у колодца, опять бодрствовал по ночам у печи, полной дыма и жара, пока подмастерья крепко спали, и ночи эти тянулись так медленно, что, казалось, время совсем не движется, не летит, а только чуть шевелит крылами; звезды сияли, потом бледнели, и на рассвете вдали проступал гребень Позовских лесов.

Предсказание доктора сбылось: казармы перестали покупать у Хлума. Это была невозместимая потеря, тяжелый удар по бюджету пекаря.

История с лейтенантом не была забыта, хоть о ней и перестали судачить. Подчас, когда по улице с барабанным боем и под звуки рожка проходила рота, Мария, с ребенком на руках, выходила на крыльцо и, показывая на худощавую фигуру лейтенанта фон Фогельзинга, сверкая глазами, говорила сыну:

— Гляди, сыночек, вон этот хотел убить твоего папу.

Пес Милорд выбегал, остервенело лая, и кидался лейтенанту под ноги. Тот поджимал губы и отворачивался, блестящая сабля вздрагивала в его руке. Поговаривали, что он долгонько пролежал, пока оправился от ран, которыми не пристало хвастаться.

Рота маршировала к площади. Там, на каменной мостовой, барабанщик ударял в барабан, и топот солдатских сапог становился еще отчетливее.

Глава четвертая

1

Старые летописи гласят, что Раньков издавна слыл богатым городом. Этому, несомненно, способствовало его удачное местоположение: город лежал на главном тракте, связывающем Прагу с южными границами королевства Чешского. Здесь процветали ремесла и торговля, на доходы от них, а особенно от земледелия, богател аристократ; он жил неподалеку от Ранькова, в каменном замке, стоявшем в заповеднике, где в изобилии водился красный зверь. От торговли, ремесел и земледелия приумножались богатства, крепла власть помещика и духовенства.

Богаты в Ранькове были — это известно уже не из летописей! — три сословия: дворянское, духовное и мещанское. У остальных же, в особенности у тех, кто трудился больше других, — у поденщиков, батраков в церковных и барских имениях, — все имущество заключалось в кое-какой одежке да обувке. Жизнь у них была несладкая, каждодневный труд — тяжкий.

Однако же население все росло, несмотря на то что умирало много детей, а мужчины часто гибли от увечья на работе и в драках, которые вспыхивали в кабаках и ри случайных ссорах.