Пламя и ветер

И вот Иозеф собственными глазами увидел этих социалистов — усатых и бородатых молодых людей, услышал их речи. Говорили они то же, что думал и чувствовал сам Хлум, только не умел выразить словами. Мир, мол, устроен несправедливо, рабочие еле сводят концы концами, а те, кто сам не работает, а заставляет работать других, живет в довольстве. Хозяева кормятся чужим трудом. Хорошо живется тому, кто не работает сам, зато владеет средствами производства, предприятиями, как, например, булочники Кршиж, Вечерник, Сухомел, фабрикант Поргес на Смихове, Штроусберг в Бубнах и другие. Надо изменить такой порядок, и это возможно, если все рабочие будут заодно. Тогда станет законом то, о чем сейчас мы только мечтаем, — за равный труд равную оплату, наступит социализм — свобода, равенство и братство. Средства производства достанутся труженикам, а земля тем, кто ее обрабатывает. Мир будет прекрасен. Сейчас жизнь рабочему в тягость, а тогда станет счастьем.

Для Иозефа и Вацлава все это звучало райской музыкой.

В трактир на Конвиктской улице они ходили по воскресеньям после обеда. Ух, как там бывало людно и шумно! Вацлав тут же вступал в разговоры, а Иозеф предпочитал слушать, что говорят другие.

Конечно, хорошо, если бы настала свобода, равенство и братство, лучшего и желать нечего, взволнованно размышлял он. Только как же это сделать? Ведь тогда надо разогнать полицию и жандармов, распустить армию, свергнуть императора. А разве это возможно? Все это мечты, и только мечты, какие б они ни были прекрасные. Разве можно разрушить все империи?

От таких дум у Хлума колотилось сердце и кружилась голова. Иногда во время работы он становился рассеянным, все валилось у него из рук. Разделывает, бывало, тесто на караваи и вдруг остановится, упершись взглядом в стену. Что там привиделось ему?

Однажды в трактире Хлум стал свидетелем бурной сцены. Трое плохо одетых рабочих-кирпичников с бранью выносили через заднюю дверь какого-то господина с усиками в клетчатом пальто. Господин вырывался из крепких рук и орал не своим голосом.

— А-а, шпик! Поддайте ему! — кричали присутствующие, устремляясь вслед за ними.

Господина вынесли в темную улочку и тут же отдубасили так, что он с трудом поднялся и исчез в темноте. Трактир мгновенно опустел, всех будто ветром сдуло, и когда через несколько минут явилась полиция, трактирщик и служанка объяснили, что они знать ничего не знают: подрались какие-то незнакомые люди, завсегдатаев трактира среди них не было.

Янатка признался товарищу, что книги для чтения он берет в «Оуле»[13], на Смихове. Однажды он принес какой-то пакет в оберточной бумаге и спрятал его между стеной и кроватью. В воскресенье днем, когда они были одни в квартире, Вацлав достал пакет и развернул его. Оказалось, что это не газеты, а листовки против правительства, императора и папы римского.

— Читай! — усмехнулся Янатка, и Хлум с увлечением стал читать.

— Сегодня ночью мы разбросаем их здесь, в Старом Месте. Пускай люди узнают правду!

— Разбросаем! — с восторгом согласился Хлум.

— Не забыть бы статую святого Яна Непомуцкого[14] на Каменном мосту. Обклеим его листовками с головы до пят, полиции на радость!

— Вот это будет здорово! Не пожалеем теста!

Подмастерья хохотали и перечитывали листовки.

— Только никому ни слова, это дело пахнет долгой отсидкой!

— Ну, мы не попадемся!

Темной ночью, между второй и третьей выпечкой хлебов, подмастерья, вместо того чтобы лечь и вздремнуть, надели свои поношенные пальтишки, купленные по случаю в еврейском квартале, спрятали в карман белые пекарские шапочки, чтоб не бросаться в глаза, украдкой вышли на улицу и поспешили к Каменному мосту.

Дважды подходили они к статуе св. Яна, но их спугивали запоздалые прохожие.

На третий раз они торопливо прилепили несколько листовок на руку святого, а банку с тестом кинули в Влтаву. Потом поспешно воротились в Старе Место и, проходя по улицам, засовывали листовки под двери домов. Уже пора было возвращаться в пекарню, а у них оставалось около сотни листовок.

— Я их утром разнесу сам, — сказал Хлум. — Если опять уйти вдвоем, пожалуй, хозяин заметит.

Пакет с листовками они спрятали около ворот, и хорошо сделали, потому что, как раз когда они раздевались, мастер спустился в пекарню; он жил на втором этаже.

— Где это вы разгуливали? — строго спросил он, потому что не любил, когда подмастерья уходили, вместо того чтобы поспать.

— Заскочили на минутку к девочкам, хозяин, на одну минутку! — ответил Янатка.

— На это есть воскресенье. Еще раз увижу, что бегаете, выгоню! — И хозяин хлопнул дверью.

Хлум выскочил из пекарни еще до рассвета и думал, что в два счета отделается от листовок. Но по улицам уже шли разносчики, зеленщики и всякая окраинная голытьба, двери домов распахивались, выходили служанки и привратницы. Ах, черт! А раньше никак не уйти. Уже и лавки открываются, вон расходятся кривоногие ученики Кршижа с корзинками на головах.