Пламя и ветер

Долго, очень долго оправлялся Раньков от ран и заново вставал из развалин, и то лишь отчасти залечил свои вековые увечья. Нашлись, конечно, и в Ранькове сердца, в которых, словно искра в пепле, теплилось былое бунтарство. Это были деревенские грамотеи, сберегавшие чешские книги в самые тяжкие годы, утаившие от цепких лап кониашей[10]. Это были городские и сельские учителя, заронившие в молодые сердца искру непокорности алчным панам и вероломным императорам. Это были студенты, высмеивавшие тупое, онемечившееся чиновное мещанство, — еще в 1830 году они создали библиотеку и основали театр, а в 1848 году, вместе с ремесленниками, организовали гвардию и были готовы пожертвовать жизнью ради свободы своей родины. В раньковском крае, как и в других, многие студенты приходили на крестьянские сходы, махали красно-белыми чешскими флагами, делились с крестьянами своими заветными чаяниями о возрождении независимости чешских земель.

До середины девятнадцатого столетия Раньков не выходил из своих прежних границ, в которых существовал накануне Тридцатилетней войны. Он словно боялся выйти за эти рубежи, и переступил их, только когда прокладывали железную дорогу Веленице — Прага, которая была названа дорогой императора Франца-Иосифа.

На постройку железной дороги людей собралось тьма-тьмущая. Все они хотели не только есть и пить в Ранькове, но и надолго обосноваться там вместе с семьями. Крестьяне возили сюда известь, камень, кирпич, железо, дрова, уголь. Уголь! В Ранькове, где жители прежде топили печи дровами и замерзали, если зима затягивалась, начали топить углем!

Приток новых людей означал приток денег в карманы трактирщиков, мясников, пекарей, сапожников, портных, кузнецов. Где прежде звякали лишь тусклые геллеры, теперь посыпались серебряные гульдены с изображением усатого императора.

2

В те годы Иозеф Хлум работал в Праге, в пекарне, что в торговых рядах на Староместской площади, как раз против ратуши, где каждый час на курантах показываются апостолы, кричит петух и смерть звонит в колокольчик.

Хороша Прага! Иозеф всегда мечтал о ней. Да только очень уж тяжел там труд пекаря. Заработки, конечно, тут получше, чем в маленьком городишке. Но заступать на работу надо в шесть вечера, а шабашить только на другой день, в восемь утра. Ученикам приходилось и того хуже — у Кршижа их было шесть, уборку в пекарне они начинали загодя, еще днем, готовили все для вечерней выпечки, а потом спали где придется: на полу, в сенях, в углу, на дровах у печи. Ну и что ж, человек все выдержит, а если не выдержит, найдутся другие, повыносливей. Охотников учиться на пекаря хоть пруд пруди.

А сколько их в те времена, едва закончив ученье и начав зарабатывать, умирало от чахотки! Ноги у пекарей становились кривыми, глаза были воспалены от мучной пыли и с недосыпу. Подмастерья и ученики вечно ходили раздраженные, злые, часто ссорились. Кое-кто из старших наушничал хозяину. Худо было тому, кто ворчал на тяжелую жизнь в пекарне.

Иозеф Хлум работал вместе с Вацлавом Янаткой, вместе они снимали у вдовы сапожника Гержманека, на Козьей улице, сырую комнату с забранным решеткой окном, где спали на одной постели, кишевшей паразитами.

Янатка был большой охотник до чтения. Он заразил этой страстью и своего сожителя. Бог весть откуда доставал он книги; кроме того, Янатка подписывался на газету «Будоуцност» [11] и уговорил Хлума сообща покупать «Дельницке листы»[12], газету, которая правдиво писала о том, как трудно живется простым труженикам, — в том числе и пекарям! — какой у них тяжелый труд и жалкий заработок, — едва хватает, чтобы прокормиться да одеться и обуться. Рабочие — бесправный класс, писала газета, но придет время, и решающее слово будет за ними, а не за дворянами и духовенством, не за полицейскими чиновниками и податными, не за купцами и разбогатевшими ремесленниками!

Оба молодых пекаря стали посещать трактир Ежека на Конвиктской улице, где собирался рабочий кружок.

Янатка был на три года старше Хлума, начитаннее и опытнее его, он еще учеником жил в Праге. А откуда быть начитанным юному Хлуму? Что он мог читать, живя в провинции? Старые календари, больше ничего. О социал-демократах, к которым они теперь ходили, он прежде слыхал только дурное; от них, мол, надо держаться подальше, это выродки и разбойники, они ходят с бомбами в кармане, у всех хотят отобрать имущество, которое люди скопили за годы тяжкого труда, все хотят отнять — пусть у тебя всего лишь клочок земли, ветхий домишко, лошадь да корова. Так говорили владельцы пекарен в городе и в деревне.