Пламя и ветер

— Ты меня знаешь, Мария, я не мог бы жить без работы, — возразил Хлум. — А насчет сына рано беспокоиться. Погоди, придет время — подумаем. Сейчас главное, чтобы все мы были здоровы и торговля шла хорошо. — Он надел свой пекарский колпак и прищелкнул пальцами. — Завтра поеду развозить товар сам. А то я давненько не бывал у заказчиков, не ездил по дворам. Надо повидаться с трактирщиком Гнатеком в «Орехе» и другими. Плохо, когда подолгу не видишься с заказчиками, того и гляди, потеряешь или их перехватит другой пекарь. Петршика возьму с собой прокатиться, отличная будет поездка!

— То-то он обрадуется! — подхватила мать. — Что говорить, я и сама бы охотно отправилась с тобой, хотя бы в воскресенье, да где взять время?

Хлум с удовольствием поглядел на пышные черные волосы Марии и подумал: как хорошо, что бог послал мне такую жену!

— Да, вечно у нас времени нет. Так уж повелось на белом свете, что человеку хватает времени только для работы. А не будь у него работы, он мог бы всласть натешиться природой, да только скоро помер бы с голода. Наши дети или внуки дождутся иного времени, когда люди устроят жизнь так, чтобы хватало досуга и можно было бы, например, погулять в лесу.

— Ты все мудришь, — сказала жена и вдруг спохватилась. — А ведь сегодня хоронят старую Вытейчкову.

— Эту столетнюю бабку?

— Столетнюю, уж ты скажешь! Ей было всего семьдесят шесть.

— Когда в пятьдесят девятом году я уезжал в Варнсдорф на ученье, так, помнится, в той же почтовой карете ехала в Прагу почтальонша Вытейчкова. Сейчас ей уже наверняка было бы сто лет.

— Покойная — дочь той почтальонши, она получила эту должность после нее. Всю жизнь она спешила, потому, говорят, и замуж не вышла.

Раньковские жительницы любили похороны, любили всплакнуть на могиле не меньше, чем попировать на свадьбе. И Мария поспешила на погребение, — не опоздать бы!

Похороны были скромные. Женщин набежало много, все они с удивлением толковали о Бетти Коралковой, тетке Фассати, которая тоже пришла проститься с покойницей. Бетти никто не видел уже много лет, она почти не выходила из дому. Она, наверное, ровесница покойной, ей, конечно, уже за семьдесят. На похороны ее сопровождала дочь Фассати, Клара, бледная долговязая худышка.

Все здоровались с престарелой мадемуазель Бетти и уступали ей дорогу. Она ни с кем не заговаривала, прижимала платочек к губам, видно, была очень расстроена.

Женщины шептались о том, что, мол, покойная Вытейчкова знала сердечную тайну этой старой девы, но не выдала ее ни одной живой душе.

— Да, прости господи, все мы в молодости грешили.

Сколько за свой век доставила старая Вытейчкова любовных писем! За пятьдесят-то лет! Сколько она знала чужих тайн и все их унесла с собой в могилу на веки вечные. Вот ведь досада!

Почтальонша Вытейчкова часто захаживала к тетушке Бетти Коралковой и, уж конечно, делилась с ней новостями. Стало быть, не все безвозвратно пропало, что-нибудь да сохранилось, то ли письма, то ли записки о минувших днях, о людях, которые давно покоятся в сырой земле, в сводчатых склепах под холодными каменными плитами, — целое местечко, целый город, несколько поколений!

Погребальный обряд закончился, могильщик с помощником засыпали могилу, люди стали расходиться. А что это за пожилой господин незамеченным стоял за толпой, а теперь подошел поздороваться с мадемуазель Коралковой?

— Ах это вы, пан советник Мах? — просияла старушка. — Вот приятный сюрприз! Вы тоже были на похоронах?

— Да, случайно, совершенно случайно. Соскучился по милым могилам, и вот, оказалось, смог отдать последний долг дочери своей доброй знакомой. О боже, сколько раз ее мамаша сослужила мне добрую службу в давние дни моей юности!

— Много лет я вас уже не видала, пан советник.

— Много лет, да, да. А эта девочка — дочка Фассати?

Клара зарделась и не знала, куда деть руки и ноги.

— И не зайдете ко мне в гости? — с дружеской укоризной сказала Коралкова.

— О боже, как же не зайти! Я о вас всякий раз думаю, когда вспоминаю доброе старое время. Обязательно навещу вас, дорогая моя, вас и всех своих знакомых, кто еще остался в живых.

Они медленно шли позади уходящих с кладбища людей.

— Я задержусь здесь немного, если разрешите, хочу побывать на могиле писателя Карела Владислава Запа[24], — сказал советник.

— Я охотно пошла бы с вами. Каждый год, в день поминовения усопших, я навещаю его могилу, а Кларинка ставит там свечку. Ведь мы знаем, — не правда ли, Кларинка, — что он был достойнейший человек и великий патриот, этот учитель.

Клара очаровательно поклонилась и что-то прошептала.

— Мы с ним, сударыня, вместе сидели на университетской скамье, — сказал старый господин. — Были однокашниками. Да и потом еще встречались, пока он не переехал в Польшу, во Львов. Да, фамилия Зап была известна во всем славянском мире. Он первым познакомил нас с творениями бессмертного Гоголя, в тысяча восемьсот тридцать девятом году в «Кветах»[25] вышел его перевод «Тараса Бульбы». А его друг, юный Карел Гавличек-Боровский[26], по его просьбе тоже переводил произведения этого великого русского писателя.