Пламя хаоса

Я хотел, чтобы она всецело осознавала, что я ее трахаю, чтобы она жаждала этого потому, что ее тело реагировало на мое, а не на магию, пронесшуюся между нами жарким потоком и связавшую нас меткой. Древняя, темная магия усиливала все чувства, поскольку соединяла нас на самом глубоком уровне.

Я увидел момент, когда она поняла, что позволила мне сделать. Как нахлынули на нее сожаление и ненависть, когда разум очнулся от удовольствия, которое я ей доставил. Она возненавидела меня за то, что я заставил ее так откликаться. Это была не та жгучая ненависть, что я желал, но боль, которую ощущала женщина после того, как тело остывало и разум начинал нашептывать свое.

Арья обвинила меня, что я ее вынудил, не в состоянии взять на себя ответственность за то, что сама попросила дать ей кончить. Я видел, как ее красивые глаза наполнились отвращением к себе, и мне было ненавистно наблюдать за переменами в ней. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что трахнула мой рот, не когда мы оба оказались под влиянием древней магии.

Мне стоило огромнейших усилий не разорвать ее тонкие кружевные трусики и не загнать в нее толстый, твердый член, когда магия завладела нами обоими. Не загнал же? Нет. Я вел себя прилично и позволил ей получить разрядку, не взяв того, о чем она наверняка пожалела бы позже. Я, блядь, проявил к маленькой сучке милосердие, и это злило больше, чем страсть к ней.

Я забрал ее воспоминания, но оставил свое имя клеймом на плоти. Я сказал, что она не сумеет солгать, если я правильным тоном воззову к ее подсознанию. Имя на ее плоти клеймило ее моей собственностью.

Это значило, что стоит только кому-то задумать причинить ей боль, я смогу быстро узнать и найти ее, прежде чем она вообще осознает опасность. Никто не сломает ее, кроме меня. Я не должен был хотеть ее защищать, но, черт меня дери, хотел. Это была первобытная потребность, что-то настолько собственническое, что я и сам не до конца понимал. Я должен был бы желать смерти этой маленькой сучке, но даже мысль о мире, где ее не существовало, выводила меня из себя. Это было гребаное осложнение, которое я ненавидел, и все же она не умрет, пока я не разрешу.

Она мне даже не нравилась, но я ее хотел. Я ненавидел в ней все, вплоть до накрашенных пальчиков на ногах. Я ненавидел то, что она мне возражала, да еще и с огнем, тлеющим в глазах. С розовых губок срывалось «я пас» всякий раз, как разум показывал ей картины нашего секса. Но не потому, что она его не хотела. Я скрипел зубами от желания сорвать с нее одежду, усадить на себя и излиться внутрь. Нет, она знала: когда это случится, она изменится навсегда. После она останется лишь сломанной вещью, которую не исправить никакой магией, сколько ни вливай. И это ее пугало. Даже больше: это ее возбуждало.

Хорошо. Так и должно быть.

– Нокс, я могу тебя отвлечь? – спросила Регина, глядя на меня со страхом и надеждой.

– Вставай, мать твою, на колени и открывай никчемный сраный рот.

– Я подумала, на этот раз мы могли бы зайти дальше? – прошелестела она, и я повернулся к безмозглой суке, которая верила, что она для меня не просто теплая дырка.

Регина была из древних, полезная в данный момент, но все равно здесь ее ждала смерть. В преданиях указано, что ее жизнь оборвется здесь и сейчас, прежде чем мы закончим в этом никчемном мире человеческих созданий.

Она думала, что может играть со мной, но даже не знала правил моей игры. Арья была огнем и страстью. Регина – льдом и вязкостью. Она была здесь, потому что служила определенной цели в моих планах, но ее легко заменить. Арью – нет. Она другая, больше, чем просто плоть для удовлетворения потребности, и я чертовски это ненавидел.

– Становись на сраные колени или проваливай, карга.

– Это ведь из-за Арьи? Ты ее хочешь. Я наблюдала за вами: ты сходил с ума от желания. Она станет твоей погибелью, если ты сейчас же с ней не покончишь.

Я не ответил, потому что это был не вопрос, и я не отчитывался этой суке; это ей надлежало отвечать мне за преступления против моего вида. Она была жалкой и никчемной, ее телом пользовались все, и тем не менее – она хотела меня, потому что мне все равно, сломаю я ее или нет. От нее пахло моими людьми, и это вызывало у меня отвращение.

Арья не была бы такой со мной. Ей не нужно раздвигать ноги и упрашивать мужчин ее трахнуть. Чем бы мы ни были, мы не умоляли; мы брали и разрушали. Мы не трахались с никчемными созданиями, если только не играли роль. Я играл, но мысль о том, чтобы трахнуть Регину, заставила член обмякнуть.

– Проваливай.

– Нокс, детка, – произнесла она, и я позволил ей услышать зов зверя, дал силе внутри меня ее коснуться, и в глазах Регины вспыхнул страх.