Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

В моём подходе к поэтической работе, в самом понимании того, что есть поэзия, сказалась, несомненно, четверть века, отданная служению в церкви. Под этим углом я смотрю, например, на поэзию Петрарки, прочитывая его как человека молитвы и литургии. Литургическое измерение в сознании Петрарки и создало сверхчеловеческий, заполняющий собою всё мироздание, образ его Лауры; у последователей, не имевших его опыта, «петраркизмы» обесценились до простых гипербол и штампов. Первое из напечатанных моих стихотворений так и называется – «Литургия Слова». (Пользуюсь случаем поблагодарить Сергея Стратановского и Ольгу Логош, по чьей инициативе оно было опубликовано в «Зинзивере» в 2010 году.) В отношении к тому, что в поэзии я люблю, и к тому, что делаю сам, наиболее важным критерием для меня всегда остаётся глубина опытного постижения, переживания реальности. Ведь молитва и литургия, если рассматривать их как акты внутренней жизни верующего, суть странствие, исследование неоткрытых глубин – в себе самом, а затем и во всём сущем. Поэзия в этом отношении близка к молитве и к литургии, но у поэтического странствия есть свои, отдельные аспекты. Если молитва (во всяком случае, в христианском понимании) стремится к некой высшей цельности, отсекая всё фрагментарное, поэзия, по большей части, обращена именно к фрагментарному, наполняя маленькие и эфемерные вещи бытием до размеров вселенной и вечности. Как говорила Симона Вейль, в каждом подлинном шедевре присутствует вся полнота времени и пространства. В поэзии я ищу, прежде всего иного, этой полноты, достигаемой любыми речевыми средствами, любой техникой, на любом тематическом материале, при одном условии – внутренней честности. Названный критерий для меня сближает, роднит столь несхожие вещи, как, например, стихи Мандельштама 1920-1930-х годов, стихи дорогого мне Сергея Стратановского (именно они дали импульс моим первым «взрослым» опытам) и многие образцы народной песни.

Хотя сегодняшний день человеческой цивилизации не уверяет в том, что её развитие в XXI веке будет мирным и поступательным, поэзия непременно сохранится и будет нужна. Подчеркну, что в поэзии, по самой её природе, заключено противоядие от тоталитарного мышления, вновь затопляющего планету. Осознавая эту перспективу и связанный с нею моральный долг, я и пишу то, что пишу.

Три часа на берегу

Запад – пенка топлёного молока.
Запад – кисельные берега.
Глину небесного потолка
берёзовая белит кисть.

Вязнет в сугробах медленный ход.

Рвётся по шву натянутый лёд.
Трясогузки ныряющий лёт.
Трясогузки звенящий свист.

Морщится гладь зелёной воды.

Розова плоть далёкой воды.
У полыньи затерялись следы
позавчерашних троп.

Через плетни перекличка псов.

Головы вётел – мысли без слов.
В голых ветвях – забытьё без снов,
В переплетеньях строк.

Стынешь, но глаз не отводишь, пока

простынь льняную расстелит Ока
и, засветив свечу в облаках,
распустит косы огня.

Трогаешь лоно её берегов,

и обжигает пальцы любовь.
Краснеешь лицом. И льётся ливмя
пламя в колодцах шагов.
Апрель 2013

Вечерние проводы Оки

В мглу растеклось белое,
синее почернело,
красное в сизой золе остыло вдали.

Тихо,

медленно
плывёт твоё охладевшее тело
на крепких плечаху земли.

Дали и города

словно свечи
неся к изголовью,
голыми ветлами тянутся берега.

Встала с востока звезда

и побелелым лицом
онемелой любовью
к твоим приклонилась ногам –

и тихой

слезою
стекла.

Вокруг

ни ветра, ни всплеска, ни всхлипа;
льдов кружева по краям; веток застылая тишь.

В неизреченную красоту

неразличимого лика,
вглядываясь, изумлённый, стоишь.

Декабрь 2013

Холм. Преддверие весны

…Сказать, что они отлежались в своей

Холодной стокгольмской постели.

Мандельштам

Возмите, врата, князи ваша,

и возмитеся врата вечная…

Славянская Псалтырь