Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Январь российский резче. Розовей
в нем неба край. И снег не тает в полдень.
Рука, как незнакомый зверь,
никак в перчатку стылую не входит.

Заденет встречный меховым плечом.

Из-под ноги экспресс уйдет с вокзала.
И сам себя построчно перечтет
шарф, что в дорогу женщина связала,

когда неловко схватишься за нить.

Зато пути земного середина
видна. И след готова сохранить
заснеженного города равнина.

Кормление чаек

Порезанный мельканьем белых крыл,
соленый день остановил теченье.
Я с чайкой осторожной говорил
на эсперанто хрупкого печенья,

а он все длился. В нем я не был мной,

забыл следить, как палуба дрожала
и море мраморное за кормой
резных мечетей кубики держало.

И если вниз на воду не смотреть,

то кажется, что он еще не минул.
Зависших птиц медлительная сеть
еще скользит над этим тонким миром.

«Не догонит и хватку ослабит…»

Не догонит и хватку ослабит
разноцветный московский острог.
Распадается поезд-анапест
на вагоны случайные строк.

Не проспать, не проспать, не проспать бы,

не коснуться соседа плечом,
не доехать до дальней усадьбы
незнакомым иван-ильичом.

Сад

Садовник входит в сад, как входят в дом,
отвыкший от хозяина. Он за ночь
подрос, и сам себе шумит листвой,
и занят собственными чудесами.
Садовник гладит ствол, и в лица крон
заглядывает, и другой рукой
сжимает черенок лопаты,
как неуместный варварский трофей.

«Не щит, но меч принес я вам, деревья».

Заботливый садовник-карабас
берет секатор. Челюсти стальные
сверкают, но не узнаны никем.
И сок в зеленых жилах не застынет.

«Легко оторвусь от постели…»

Легко оторвусь от постели
в преддверии долгого дня,
и купол хрустальный апреля
внезапно накроет меня.

Как влажная роспись, подробны

сплетенья дорожек и троп,
и голубя голос утробный,
и дятла далекая дробь.

Но – днем, словно веком, наполнен, –

запомнив его наизусть,
пройду лабиринтами комнат
и к теплой постели вернусь,

где формы моей не теряла

покинутая простыня,
где старость стеклянным футляром
от мира спасает меня.

«Ни вина, ни гурий не надо…»

Ни вина, ни гурий не надо –
небо синее, ветвь граната.
Зерна светятся, манят до дрожи
под шершавой треснувшей кожей.

Но чем дольше из памяти рву

детства выгоревшую траву,
тем сильнее боюсь подмены
и больнее жить наяву.

Тесный сруб не меня ли ждет

на краю лакированных вод?
Там сосна переходит дорогу,
и все длится ее переход.

Лес