Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Тот, умевший и умерший,
и лишенные лица
люди, служащие в смерше
в чине доброго отца,
тот, кто зрел ночного Ульма
несказанные огни,
и конец любви в раздумьи
уплывающей луны –

«Все полно богов», однако,

остается атеист
вроде клички, вроде знака,
что какой-то воздух чист.

«Пришли взыскавшие карьеры офицеры…»

Пришли взыскавшие карьеры офицеры
и сели в форменной одежде
вокруг стола. Вверху порхали денежки
и шелестели действуя на нервы.

Пришли потрепанные юностью подруги

ко всем страдающие аллергией,
а их натруженные руки
ах как о многом говорили.

Пришли ах как обкаканные дети

ради которых ходят в магазины
и тащат переполненные сетки
и влезли нашей радости на спины.

Так все пришли и так вот все сидели

как души с высоты сидели и смотрели.
Наброшена на всех была попона
и все просили у меня пардона.

«Умерла бесчисленная жизнь…»

Умерла бесчисленная жизнь
на зеленых ручках серой лентой.
Жильное безумие зажгись
смутным сном, сыновним аргументом.
Стол печали застели и пей,
пей и пой, ах! пой себя не помня
произросший яростно репей
на заброшенной сто лет каменоломне.

То мне чудится, я темнота и ночь,

чей-то сын, а может чья-то дочь,
то мне снится, будто я один.
Солнце. День. И я ничей не сын.

«Зачем же властвовать и задавать вопросы?..»

Зачем же властвовать и задавать вопросы?

Поют скворцы, и пьют вино

у магазина холодным майским утром.
Нам дано
быть мудрыми,
но это мы отбросим.

Зачем же властвовать и мелкой сытой дробью

свой голос насыщать?

Пятиэтажная стена на зелень вдовью

глядит как на тщету душа
и ах! как хороша
воздушная листва, наполненная свежей кровью.

Чуть мы устали, нас уже забыли.

Сквозь ясное лицо, повернутое вверх,

струится свет,
которого и нет.
Когда хозяйку посещает смерть,
квартира богатеет пылью.

Зачем же властвовать?

Воздушная истома

холодною весной ложится на порог,
взлетела ласточка
и серый свой творог
прислюнила под самой крышей дома.

«Режим любви…»

Режим любви:
названия тоски и одиночества
перемежаются то нежностью, то страстью,
в подставленные дни твои
вливаются разнообразные
растворы ночи.

Глаза раскрыты. Даль живет в тумане

своею жизнью, непонятной сердцу –
там что-то вертится
и убеждается в обмане.

Но мы не так. Мы всем пока довольны.

У нас еще пока
на голоса расписана тоска
и одиночество еще не больно.

Все падает и все взмывает вверх,

как сыплет лепестки и поднимает души
тот ветер, что нам губы сушит,
срывает крыши, покрывает грех.

«Не в темном колодце студенческого двора…»